Освободительный поход

Когда меня оставили одного, прикованным к пулемету, я решил, что не буду убивать русских. Хватит бессмысленных смертей. Достаточно того, что мои товарищи по полку полегли в бессмысленной бойне за интересы кровавого диктатора гуннов Адольфа, и наших политиканов, которые вдруг решили, что выиграют от смены власти. Поэтому, когда начался бой, я стрелял поверх голов русских солдат – и, как ни странно, время шло, а я тоже оказывался цел и невредим. Потом русские солдаты, тяжело дыша и бряцая снаряжением, спрыгнули в мой окоп; я сел на корточки, прикрыв голову руками, и молился только о том, чтобы меня убили как можно скорее, не доставляя особых мучений. Но меня не стали убивать. Вместо того меня вытащили из окопа и, убедившись, что я англичанин, а не какой-нибудь француз или датчанин, дали хлебнуть настоящего «жидкого огня», от которого в голове у меня зашумело, а ноги стали ватными.

Русские парни, здоровые и крепкие, были одеты в меховые шапки, и белые полушубки, поверх которых были надеты белые же жилеты с карманами, набитыми всякой всячиной – от магазинов к оружию и гранат до личных вещей и запаса консервов. Теперь они уже не казались мне такими исчадиями ада, как об этом нам рассказывали немцы и некоторые наши офицеры. Но где они теперь, те офицеры? Майор Дуэйн Спаркс так и остался в вагоне, который прошила очередями своих пушек русская двухмоторная летающая каракатица («Бостон-ганшип»). Подполковник Теодор Чемберс сгорел заживо, когда рядом с ним разорвалась бомба, наполненная новейшим русским зажигательным гелем. И даже наш лейтенант Роджер Хортон погиб в тот ужасный день, будучи убитым обломком камня, попавшим ему в голову. По крайней мере, после того налета я больше не видел живыми никого из тех офицеров, которые объясняли нам, солдатам-йоркширцам, что мы едем защищать европейскую цивилизацию от диких русских варваров, которые, в отличие от нас, честных англичан, произошли от злых лесных медведей.

Но в тот момент мне было наплевать на медведей; и вообще, Канал мне был по колено. Меня взгромоздили на огромный русский танк – туда, где от его урчащего мотора шло восхитительное тепло – и мы поехали дальше, навстречу моей новой жизни и моей службе королю Георгу. И лишь потом я узнал, что мне (за то, что я стрелял выше голов) дали хлебнуть чистого спирта, даже не разбавив его водой – это был знак большого уважения. Ну нельзя же так – ведь не все люди привычны к таким варварским забавам – пить спирт на морозе; некоторые от этого могут и умереть… Однако я не умер, а даже наоборот, а значит, у меня есть неплохой шанс дожить до конца войны.

* * *

7 декабря 1942 года, Полдень. Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Белый Дом, Овальный кабинет.

Присутствуют:

Президент США Франклин Делано Рузвельт;

Госсекретарь Карделл Халл;

Военный министр полковник запаса Генри Стимсон;

Военно-морской министр майор запаса Франклин Нокс;

Начальник штаба президента адмирал Уильям Дэниэл Лехи.

– Джентльмены, – начал президент Рузвельт очередное заседание военного кабинета, – сначала я хотел бы напомнить вам, что сегодня ровно год с того момента, как Японская империя вероломно атаковала Перл-Харбор и наши войска на Филиппинах. Помолимся же за души погибших тогда героев. Не их вина, что они не сумели сделать по врагу ни единого выстрела^[36].

В Овальном кабинете наступила мертвая тишина. Рузвельт и его министры молились, едва слышно шепча губами слова заупокойной молитвы. У президента был особый повод попросить прощения у погибших в тот день, потому что именно его политика привела Америку к этой войне, которая была призвана открыть ей путь к рычагам власти над всем миром. Напав на Перл-Харбор и потопив несколько американских кораблей, Японская империя одержала оглушительную тактическую победу, на полгода парализовав американский флот. Но в то же время вместе с американскими линкорами на якорных стоянках японские торпеды поразили политику американского изоляционизма, которая утонула год назад и всплыть которой было больше не суждено. А вот это была стратегическая победа президента Рузвельта. Правда, воспользовались ею уже совсем другие люди.

Закончив молиться, президент окинул взглядом присутствующих и тихим голосом спросил у своего начальника президентского штаба:

– Мистер Лехи, я хотел бы знать – каковы наши успехи в Панаме? Докладывайте.

Тот встал со своего места.