Освободительный поход

– Товарищ Сталин, – озабоченно произнесла Нина Викторовна Антонова, – в последнее время наш наркомат приложил значительные силы по формированию из пленных немцев будущего костяка движения «Свободная Германия», представители которого должны были помочь нам освободить свой народ от нацистской чумы. Теперь эти труды могут пойти прахом, потому что после такого злодейства наш народ возненавидит не только нацистов, но и немцев вообще.

– Думаю, – возразил Берия, сверкнув стеклышками, – что вы, дорогая Нина Викторовна, напрасно беспокоитесь по этому вопросу. В вашем прошлом немецко-фашистские оккупанты тоже совершили множество ужасных преступлений против мирного населения – и никто немецкий народ не возненавидел. Наоборот, когда Красная Армия вошла в Германию, советские солдаты кормили немецких женщин и детей из своих полевых кухонь.

– Тут, Лаврентий Павлович, вопрос в другом, – покачала головой Антонова, – народ наш незлопамятен и жалостлив ко всем, кому пришлось еще хуже, чем ему. В нашем прошлом немцы были второй нацией в Европе по количеству погибших во второй мировой войне после советского народа, а по количеству потерь в процентах по отношению к довоенному населению Германия даже выходила на первое место. При этом постоянные бомбардировки британской и американской авиации превратили большинство немецких городов в груды битого кирпича. Вступив в ТАКУЮ Германию, наши солдаты совершенно естественным образом начинали жалеть местное население, невольно забывая о том, какие бесчеловечные преступления совершали на советской территории мужья, отцы и братья этих несчастных женщин и детей.

Товарищ Антонова вздохнула, обвела взглядом присутствующих и продолжила:

– Но в данном случае картина иная. Во-первых – в нашем прошлом не было таких ярких и масштабных разовых преступлений, как то, что произошло в Минске. Во-вторых – о вступлении в Германию речи пока не идет. Наши солдаты на фронте имеют дело с вполне живыми и здоровыми солдатами и офицерами вермахта и ваффен СС, которые не вызывают у них никакой жалости (скорее, лютую ненависть), а вчерашние события только усилят это чувство. Боюсь, что в крайнем случае наши войска, исходя из логики «хороший ариец – мертвый ариец», просто перестанут брать пленных. В двойном котле под Смоленском и Минском сидят как минимум триста тысяч немцев и прочих европейцев. Еще до миллиона немецких солдат и офицеров находятся у нас в плену, и к ним можно добавить несколько миллионов советских немцев, которые в настоящий момент из-за своего происхождения поражены в гражданских правах. Исходя из древних понятий о кровной мести, коллективной ответственности и принципе талиона, мы вполне можем отдать приказ уничтожить этих людей, которые находятся в нашей власти – всех, до последнего человека – чтобы другим было неповадно убивать наших граждан. Но, несмотря на то, что это насытило бы жажду мести нашего народа, подобные деяния – совсем не наш метод. Один раз начав карать без разбора и правых и виноватых, потом будет трудно остановиться, чтобы проявить милосердие хотя бы к тем, кто не причастен ни к каким серьезным преступлениям.

Отпив глоток воды из стакана, что стоял перед ней, Антонова продолжила говорить:

– В отличие от осатаневшей от страха возмездия верхушки Третьего Рейха, которой уже все равно (в любом случае подыхать), у нашей страны есть будущее, и мы должны особо тщательно выбирать методы действия, а потому мы считаем, что необходимо предпринять меры, которые ослабили бы ярость наших людей по отношению к немцам вообще, сохранив безусловно враждебное отношение масс только для нацистской верхушки и тех представителей немецкого народа, которые по доброй воле встали на сторону зла.

Митрополит Сергий внимательно посмотрел на сидевшую прямо напротив него Антонову, особенно задержавшись взглядом на трех эмалевых ромбах рубинового цвета в петлицах ее френча.

– Весьма человеколюбивое и вполне христианское суждение, – осторожно вымолвил он после некоторой паузы, – особенно для человека в высоком звании, служащего по столь ужасному ведомству как ваше. Только я совсем не понял, о какой вашей отдельной истории тут шла речь, в ходе которой русские солдаты один раз уже вступали на территорию Германии?

После этого вопроса Берия и Сталин переглянулись, и Вождь утвердительно кивнул, будто говоря: «Давай, Лаврентий, ты эту кашу заварил, тебе и объясняться…»

– Значит так, граждане епископы, – сверкнул Берия стеклышками своих пенсне, – ответ на заданный вами вопрос, если он вольно или невольно будет разглашен среди непосвященных в эту тайну государственной важности, тянет как минимум на высшую меру социальной защиты, а как максимум – на проклятие души и вечные муки. Только вам теперь решать, хотите вы услышать правдивый ответ или предпочтете остаться в блаженном неведении…

Теперь очередь вопросительно переглядываться была уже за митрополитами. Сегодня у них явно был один из тех дней, которые запоминаются до конца жизни, неважно, коротким будет ее остаток или длинным.