Освободившиеся

Он стоял возле пересечения восьми шоссе. По рокриту змеилась пыль. Дороги сходились в кольцо, окружающее низкое гранитное возвышение. Восемь лестниц поднимались к молельному дому, который, казалось, вырастал из самой скалы. Курта Седд неотрывно глядел на часовню, поначалу будучи не в силах уразуметь, откуда та взялась. Это был не собор, однако строение имело достаточно большой размер, а группа шпилей и окаймленных золотом сводчатых дверей впечатляла своей обособленностью. Поблизости не было никаких других зданий. В радиусе нескольких километров от его местоположения не существовало ни одного поселения. А затем он вспомнил, что в этом — то и суть: он смотрел на часовню для путников. Хур был испещрен такими, они раскинулись вдали от основных центров, однако находились на ключевых маршрутах между ними. Здесь люди могли прервать свое путешествие, отдохнуть, помедитировать и выразить свою любовь к Богу-Императору. К богу, который отверг их любовь.

Курта Седд двинулся к часовне. По краям дорог стояло много машин. Большинство направлялись из Монархии. Очередные беженцы, спасающиеся от террора Ультрадесанта. Они не слыхали сегодняшних новостей. Они все еще жили в Галактике, где поклонение Императору было самой естественной и насущной вещью из всех.

Он надел шлем. Взглянул на мир глазами охотника. В конце концов, именно таковым он и являлся.

Ведите войну, ради которой были сотворены. Слова Императора. Приказ Императора. Не поклоняться. Расширять одни лишь завоевания.

Курта Седд распахнул двери. Ему открылась картина не потревоженной веры. Скамьи были заполнены. Там находилось более тысячи людей. Они были грязны после путешествия. Нефы ломились от тюков с наспех собранными пожитками. Многие из верующих плакали, однако их голоса, молящие о помощи и славящие бога, сохраняли силу. Их дома разрушили, но у них была надежда. Их вера. Она была тверда. Она поддержит их.

Двери с глухим лязгом захлопнулись за спиной Курты Седда. Он стоял посреди часовни: единственное существо, которому отказали в помощи. Он был капелланом бога-отступника.

Люди обернулись к нему. Общий радостный вздох взлетел к сводам часовни. Раздалось бормотание, из которого на разный лад доносились одни и те же слова: ангел… истинный ангел… серый ангел…

Ближайшие из молящихся, так и не поднимаясь с колен, потянули руки к его плащу. Они издавали благодарственные вопли. «Спасены», — снова и снова повторяли они.

Курта Седд медленно повел головой из стороны в сторону, впитывая каждую деталь сцены, каждого из присутствующих. Он слышал радость в голосах, видел веру в глазах. Слышал ложь. Видел ложь.

Раны, нанесенные Отповедью, становились все глубже и глубже. Во Вселенной не было ничего, кроме горя, ярости и предательства. Он посвятил свою жизнь истине, и вот теперь источник истины отрекся от самого себя. В этот миг, когда ему сильнее, чем когда — либо, требовалось ощутить мощь истины, он не знал, существует ли вообще хоть какая — то истина по другую сторону бессмыслицы.

Ярость внутри костей. Ненависть внутри конечностей. Кулак крепче сжался на рукояти крозиуса. Символа, ищущего смысл. Оружия, ищущего крови.

— Вы верите, что Император услышал ваши молитвы, — произнес он. Динамики шлема усилили голос. Рык отразился от стен. Его боль, воплощенная в железе, заполнила собой пространство. — Вы правы. Он услышал их. И явился во гневе. Не будет никаких молитв. Подчинитесь ему и отвернитесь от него!

Последовало растерянное молчание. Он видел, как по толпе волнами расходится недоумение. А затем тишина сменилась криками. Несмотря на замешательство, в них звучало неприятие. Оно рождалось из рева вопросов и воплей — отчетливое, мощное и фанатичное. Сказанное им было неправдой. Сказанное им был нелепицей. Сказанное им было неприемлемо.

Люди были правы. Однако Император говорил иное. И стало быть, правильное являлось неправильным.

Горе, предательство и ярость. Они разрастались и растравлялись с каждым ударом его сердец, сливаясь в единый порыв, который нельзя было назвать и выразить иначе как насилием. Зрение заволокло пеленой. Он видел черное и красное, правду и ложь, и между ними не было разницы.

— Вы не будете поклоняться! — взревел он.

Таково повеление нашего бога, — подумал он.

Но люди кричали все громче и громче, взывая к Императору и его ангелам. Их восхваления становились все отчаяннее. Охваченные порывом панической преданности, те несколько прихожан, что держались за его плащ, теперь стискивали его так, словно удерживали в этом мире. Их отчаяние пересилило благоговение, которое бы не позволило им осмелиться прикоснуться к нему.

— Молчать! — закричал он, и ему было так больно, что часовне следовало бы развалиться на части. Почему сам воздух не кровоточил? Почему звезды не лили кровь?

И тишина не наступила. Лишь все усиливающаяся какофония молитв, просьб и песнопений.