Освобождение

– Н-ну… Члены имеют свойство меняться, Анджела.

– А его не изменился! Почти. Бедный Курт.

– Бедная Анджела.

– Хотя знаешь, я бы умерла, если бы он был больше. Для первого раза самое то. Хорошо, что все так быстро закончилось.

– Ты, вообще, как? Хихикаешь, чтобы не показать, как сильно расстроена?

– Ага.

– Хочешь, я к тебе сбегу?

– Сбежит он, как же! У тебя сигнализация на всех окнах.

– Точно.

– Я просто… Нет, я ведь даже не ждала каких-то незабываемых ощущений…

– Немножко ждала.

– О’кей, согласна. А ты разве не ждешь?

– Жду. Представляю себе тот поцелуй из «Горбатой горы».

– Ничего такого не будет, даже не мечтай.

– Знаю. Но я серьезно спрашиваю: у тебя все нормально?

Она громко выдохнула:

– Угу. Только я вся липкая.

– Как себя вел Курт?

– Прекрасно! Я даже не ожидала. Целуется он ужасно, но к этому я была готова. И знаешь, Адам, прикосновения… Прикосновения – это нечто! Такой тесный контакт с другим человеком, и всюду голая кожа – просто мили чувствительной кожи, я даже не знала, что у нас ее столько! И мурашки, и еще пахнет… Как поцелуй, только в сто раз сильней… Мне было так неловко и страшно, и больно, и еще кровь повсюду, и все быстро закончилось, но некоторые моменты…

– Ага.

– Потом станет лучше, да ведь?

– Так говорят.

Она еще немного поплакала.

– Я очень устала, – сказала она. – И линзы высохли.

– Позвони мне утром.

– Первым делом – тебе. И только потом Курту, обещаю!

С Куртом она так и не стала встречаться. Парень он был неплохой и даже не стал никому рассказывать про то, что переспал с Анджелой. А она с тех пор называла свой первый секс «антропологическим экспериментом» и вспоминала тот день с нежностью, однако больше ценила его за собранные научные сведения, нежели за сам опыт.

Впрочем, когда на следующий день они вернулись к старому спору о потере невинности, Адам счел эти сведения неубедительными.

– Девственность парня имеет уровни, – настаивал он. – Особенно когда парню нравятся парни.

– Девственность девушки тоже имеет уровни.

– Можешь верить во что угодно, однако все без исключения люди считают, что девушка перестает быть невинной после одного-единственного проникновения.

– И это ужасно необъективно и несправедливо.

– Согласен. Ну, и когда же ты потеряла девственность?

– Вчера ночью… Ой.

– Вот-вот – «ой». А я когда потеряю свою? Если мне подрочили – считается?

– Кто тебе дрочил, интересно?

– А это уже к делу не относится. И потом, поработать рукой мог и я… Потерял я в таком случае девственность или нет?

– Так ты поработал рукой?!

Он не ответил.

– Правда?! – воскликнула Анджела, причем у нее получилось скорее утверждение, чем вопрос.

– Ты имеешь в виду кому-то, кроме себя самого?

– Ну, для этого у людей тоже есть слово. Мастурбация.

– И когда, интересно, у меня был такой шанс?

Да уж. По сравнению с подростками из кино, книжек и сериалов, их с Анджелой точно нельзя было назвать сексуально озабоченными. Наверное, потому что они (как и все их сверстники) только-только начинали знакомиться с собственным телом и пока не горели желанием показывать его посторонним.

Адаму пришлось еще труднее: потенциальных партнеров вокруг было маловато.

Однако каким-то чудом Линус оказался уже четвертым его любовником. Энцо был вторым. В перерыве случился быстрый перепих с удивительно белокожим заучкой по имени Ларри из подростковой группы Адама в церкви. Все произошло после музыкальной репетиции, когда Здоровяк Брайан Терн пригласил молодежный хор к себе домой. Адам обнаружил плачущего Ларри в своей спальне. Семь минут и один оргазм спустя Ларри снова плакал, но уже по другому поводу: от счастья и угрызений совести. С тех пор он методично избегал Адама в церкви, но, если уж совсем честно, все это было так неожиданно, что Адам и сам иногда забывал о случившемся.

Свой первый сексуальный опыт он не забыл, нет.

Филип Мэтисон – человек с почти такой же исконно английской фамилией, как Анджела Дарлингтон. Он учился в их школе, только на год старше (хотя разница в возрасте у них была всего восемнадцать месяцев). Кроме того, он единственный из школьной беговой команды был выше Адама ростом. И шире. Как и все большие люди, он стеснялся своих размеров. А разговорились они только потому, что Филип (не Фил, нет) хотел за кем-нибудь спрятаться на групповой фотографии для школьного альбома.

– Нам обоим лучше было стать пловцами, – сказал он в тот день, когда они стояли всей командой перед школой (школьное знамя держали коротышки).

– Ненавижу плавание, – ответил Адам. – Хоть у меня и плоскостопие.

– А я бы с удовольствием поплавал, если бы можно было делать это одному. Я могу заниматься только индивидуальными видами спорта.

На этих словах Адам удивленно поднял голову. Впервые в жизни ему пришлось поднять голову, чтобы посмотреть в лицо человеку. Волосы у Филипа были темнее, чем у Адама, и щетина тоже (впрочем, то, что росло на лице Адама, с трудом заслуживало звания щетины), и он покраснел – реально покраснел! – когда Адам заглянул ему в глаза.