Освобождение

— Не глубокая. Поверь мне. Я повидал по-настоящему глубокие раны, — он достает из кармана белый пузырёк с надписью «Gorilla Glue».

— Сейчас я покажу тебе один фокус.

Разинув рот, я смотрю, как он сжимает края раны и, аккуратно придерживая их пальцами, проводит клеем по шву.

— Это не идеальный вариант, но позволяет избежать швов.

— Сколько именно раз тебя ранили ножом?

— Достаточно, чтобы я не сомневался насчет этого клея, — он убирает пальцы, и рана остается склеенной. — Вуаля! Все в порядке.

Наклонившись, я внимательно рассматриваю образовавшийся на его коже тонкий блестящий слой и, проведя пальцем по шву, вижу, что он уже высох.

— Вау. А что, если будет заражение? Там остались бактерии.

— Тогда, думаю, меня порежут ножом еще раз.

Подавив рвотный позыв, я откашливаюсь и отхожу от его раны.

— Это все ты. Я не хочу иметь ничего общего с этим процессом.

— Ну, тогда, надеюсь, что ты хорошо все промыла, и мы можем продолжать.

Я прикладываю к его ране кусок марли, проверяя, не прилипла ли к ней вата, и приклеиваю края пластырем.

— Наверное, нам стоит закрыть эту книжную полку, а?

Кивнув, Дэймон выходит из ванной, проводя рукой по наложенной на бок повязке. Пользуясь возможностью, я любуюсь красивым рельефом его мышц, которые перекатываются под кожей при каждом движении.

— И что же теперь будет? С парнем, которого ты избил пистолетом?

— Он меня узнал, но не думаю, что скоро заговорит.

— Ты надеешься.

— Да. Я надеюсь, — он ставит книгу обратно на полку, и дверь снова закрывается.

— А теперь, может, объяснишь мне, почему ты решила нарушить мой недвусмысленный приказ держаться отсюда подальше?

— Да. Во-первых, ты хоть и святой отец, но мне ты не отец. А во-вторых, я по тебе скучала.

— И я по тебе скучаю, но…

Я прижимаю палец к губам, которые мне так хочется поцеловать.

— Давай на этом и остановимся. Это опасно, я понимаю. Но ни одному картелю в мире не удержать меня от того, чего я хочу больше всего.

Дэймон проводит пальцем по моему лбу и заправляет мне за ухо прядь волос.

— И чего же ты хочешь больше всего?

— Тебе нужно помассировать член, не так ли?

— Сейчас бы это совсем не помешало, — улыбается он и прижимается к моим губам в поцелуе, от которого замирает сердце.

— А если за этим книжным шкафом толпа народа?

— Пусть они станут свидетелями моего пиршества. «Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, да мало избранных».

С улыбкой я обнимаю его за шею и чувствую, как его ладони крепко стискивают мою задницу.

— Это стих из Библии, или ты сейчас говоришь, как развратный ревнивый бойфренд?

— И то, и другое. Притча о Великой вечере.

— Мне нравится.

Приподнявшись на цыпочки, я целую его, чувствуя, как его мышцы расслабляются, и Дэймон прижимает меня к стене.

— Ты сейчас так мне нужна, Айви. Я рад, что ты пришла.

Я поигрываю его волосами и, вдумавшись в слова Дэймона, представляю себе, какой он должно быть испытывает стресс, если это признал.

— Я тоже.

36 . Дэймон

Когда злишь опасных преступников, самое страшное это не вероятность смерти, а ее ожидание. Я сижу в исповедальне, ожидая, пока за перегородкой устроится очередной кающийся, но мои мысли сейчас где угодно, только не здесь.

— Здравствуйте, Padre.

Я с облегчением слышу знакомый голос Гордона. Это хоть как-то отвлекает меня от желания начать царапать ногтями стены этой душной деревянной кабинки.

— Добрый вечер. Что привело Вас на исповедь?

— Я тут, э-э... кое о чем думаю.

— Продолжайте.

Он осеняет себя крестным знамением и откашливается.

— Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил. С моей последней исповеди прошло две недели.

— Расскажите мне, что Вас тревожит.

— Мой внук. Он... он очень сильно пострадал.

— Печально это слышать.

— Знаю, что сейчас мне следует быть рядом с ним. На случай, если ему вдруг станет хуже. Но меня не отпускает жгучее желание найти этого мерзкого, поганого ублюдка, разбившего ему лицо.

У меня холодеет кровь, и на мгновение мне кажется, что он чувствует перепад температуры. Во рту становится сухо, я пытаюсь проглотить подступивший к горлу ком и ёрзаю на скамейке.

— Я всю ночь думал о том, что сделаю с этим сукиным сыном, если только до него доберусь. Жуткие, аморальные вещи.

— Вы знаете, кто его избил?

— Еще нет. Говорят, этот скользкий тип ушел с Арасели. Избил моего мальчика и сбежал с его подружкой.

— И все же, кто бы это мог быть?

— Разве это имеет значение? Дело в том, что я сейчас просто тону. У меня голова идет кругом. Кроме этого парня у меня никого нет. Он хороший мальчик. Я этого не заслужил.

Видимо, он плохо знает своего мальчика.

— И вот из-за этих гневных мыслей о возмездии Вы и пришли исповедоваться?

— Нет. Я пришел, чтобы снять с груди тяжкий груз. Последние пару дней я все размышлял о том, где же я ошибся с Мигелем. Я был строг с его отцом. Часто поднимал на него руку, с Мигелем было тоже самое.