— Айви... она не такая, как другие. Она единственная, кто меня понимает.
— Понимает? Она делает то, что ты говоришь, потому что боится тебя.
— Эта сучка ничего не боится. Она сражается. Именно это мне в ней и нравится.
Следующий глоток вина усыпляет мою совесть, разжигая во мне нарастающее желание долго смотреть, как он страдает.
— Женщина не должна сражаться с мужчиной, который утверждает, что о ней заботится.
— И это, бл*дь, говорит мне священник. Когда ты в последний раз трахался?
— Сегодня вечером. Кстати, мне очень понравился тот латексный костюм.
— Пидор!
— Я ведь не трахал
Я не разговаривал на этом языке много лет, но слова так легко слетают с губ, словно прямо у меня на глазах воскресает моя прежняя сущность.
Он пытается врезать мне ногой, но не достает, и меня разбирает смех.
— Я убью тебя!
— Я впечатлен, Винни. Никогда не думал, что ты из тех, кто может стать таким... одержимым. Большинство социопатов не способны на такие чувства.
— Тебе ль не знать. Удивлен, что ты, придурок, вообще обзавелся семьей. Ты не можешь отрицать того, что у тебя в крови. Что является частью тебя, — он вздергивает подбородок и окидывает меня презрительным взглядом. — Ты можешь кого угодно дурачить этой праведной хренью, но меня тебе не провести. Я знаю, кто ты такой. Я видел кровь на твоих руках.
— Тогда ты знаешь, чем это закончится.
Усмехнувшись, он дергает за наручники, как бы намекая, что это не честный бой. Как будто, когда он убил мою семью и попытался прижечь Айви раскаленной плойкой, его заботила справедливость.
— Ну же. Убей меня. Только вот разве это не
— У меня и так уже накопилась чёртова куча грехов. Еще один ничего не изменит.
Двинув челюстью, Винни снова вздрагивает. Возможно, он просто понял, что я не собираюсь его щадить.
— Просто чтобы ты знал. Я не взял с твоего отца полную плату. Не смог. Для меня Вэл тоже была особенной, — плотно сжав губы, он отводит взгляд в сторону, но я на это представление не куплюсь. — Мне очень не хотелось ее убивать. Мне было отвратительно то, что он заставил меня причинить тебе боль.
— Всё, исповедался?
— Я любил тебя как брата, парень. Я бы за тебя убил.
— Вместо этого ты убил
Я приближаюсь к нему, а он извивается, выбрасывая вперед ноги в жалкой попытке мне помешать, но я аккуратно обхожу Винни и присаживаюсь рядом с его головой. Взяв в руки плойку, я хватаю его за голову и зажимаю под мышкой, словно футбольный мяч.
— Чтоб тебе гореть в аду. Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — я уверенно подношу щипцы к его губам, и у него из груди раздаётся крик, а тело бьется в безуспешной попытке вырваться. — Аминь.
Я думаю о Вэл, гадая, хотела бы она этого — видеть меня настолько обезумевшим от мести, ослепленным яростью. Об Изабелле. Стала бы она меня бояться после этого? Или убийство этого изувера ее бы утешило. А что насчет Айви? Не пожалеет ли она, когда очнется?
Я отвожу от него плойку с налипшими на ней кусочками плоти, и Винни замирает у меня в руках, видимо, потеряв сознание. Его распухшие губы плотно сжаты, будто спаяны. Я отпускаю его голову и смотрю на него сверху вниз.
Слишком поздно размышлять, хороший ли я человек из-за того, что собираюсь сделать. Я не вижу ничего, кроме слез на их лицах и боли в глазах. Эта пытка намного сильнее моих мук совести. Она подрывает мою веру. Моя преданность Богу говорит мне простить этого человека, и пусть его накажет Высший суд.
Колющая боль у меня в сердце напоминает мне о том, что я не могу этого сделать.
А значит, нам предстоит долгая ночь, потому что у меня нет никакого желания проявлять к нему милосердие.
По белым плиткам ванной комнаты лужицами растекается кровь, впитываясь в лежащий на полу коврик. Последствия одного смертельного удара в череп. Руки, ноги и лицо Винни покрыты ожогами от плойки, а изуродованные скулы — следами от ударов молотка, который я нашел у Айви на кухне в одном из ящиков со всякой мелочёвкой. Винни неподвижно лежит на полу ванной с переломанными коленными чашечками и пальцами на ногах, а я смываю в раковину остатки растекшейся по руке крови.
Заметив краем глаза какое-то движение, я поднимаю взгляд и вижу в дверном проеме смертельно бледную Айви, прикрывающую ладонью рот. Спустя мгновение она падает рядом с унитазом и извергает из себя брызжущий поток рвоты. Она снова и снова опорожняет желудок, а я стою и смотрю на нее, вытирая руки полотенцем.
— О, Господи, — раздается еще один сдавленный звук, и она выплевывает в унитаз волокнистую слизь.
— Я же говорил тебе, Айви, — я бросаю на раковину полотенце, перепачканное бледными пятнами крови Винни. — Здесь нет Бога.
Отвернув рукав рубашки, я замечаю, что кровотечение немного утихло, порез у меня на руке горит, зияет запекшейся кровью, но терпимо.
— Кэлвин... он мертв?
Я перевожу взгляд на Винни, потом снова на нее.
— Можно и так сказать. Тебя это беспокоит?
— Нисколько... Боже.