Освобождение

Калексико — пограничный город, простирающийся примерно на шестьсот квадратных миль, прямо напротив Мехикали. Если просто проезжать мимо, можно подумать, что это всего лишь очередной Калифорнийский городишко, поддавшийся сильному влиянию Мексики, но, правда в том, что он существует в тени своего расположенного через границу собрата, и это делает его одной большой, мультикультурной семьей.

Здесь особенно ничего нет, даже главного шоссе, и, похоже, единственное развлечение — это расположенный вверх по дороге местный театр. Одни дома и пустыри. И еще поля. Много полей. На первый взгляд, все это не похоже на город, в котором орудуют банды и один из самых опасных представителей криминального мира, но, как я уже знаю, внешность может быть довольно обманчивой.

Я поселил Айви в небольшом, но чистеньком мотеле, расположенном примерно в двенадцати милях к северу отсюда, в Эль-Сентро, одном из самых больших близлежащих городов. В котором, я надеюсь, она без труда сольется с местными жителями. Хотя этого трудно ожидать от женщины, которая никогда не остается незамеченной. Из-за одолевающей меня здесь тревоги, даже всего десять минут пути кажутся мне огромным расстоянием, но, возможно, есть определенный смысл в том, чтобы находиться прямо у Козла под носом.

Я сворачиваю на стоянку у церкви Пресвятой Девы Марии Гваделупской и подъезжаю к отделению прихода. Выйдя из машины, я замечаю напротив парнишку лет шестнадцати-семнадцати, прислонившегося к стене дешевого мотеля. Я киваю ему, на что парень показывает мне средний палец.

Миленький городишко.

В здании меня приветствует улыбкой сидящая за письменным столом невысокая пухленькая женщина лет шестидесяти.

— Привет, — произносит она с сильным испанским акцентом. — Чем я могу Вам помочь?

— Я отец Деймон Руссо.

— Ах! Добро пожаловать, Падре! Мы Вас ждали! Одну минуточку, — она поднимается из-за стола и, проковыляв к расположенным позади нее кабинетам, останавливаясь у первой двери справа. — Padre Damon está aquí.

Из моих скромных познаний в испанском языке я понимаю, что она сообщила ему о моем приходе.

— Gracias.

Через несколько секунд он выходит из кабинета с улыбкой, которая по мере приближения ко мне сходит у него с лица.

— Вы новый священник? — как и у секретарши, у него сильный акцент.

— Да. Деймон Руссо, — я протягиваю ему руку, и он, хмурясь, отвечает на моё рукопожатие.

— Хавьер, — священник рассматривает мня, склонив голову. — Дэймон, ты владеешь обоими языками?

— Нет. Я немного понимаю испанский, поскольку живу в Лос-Анджелесе, но свободно на нем не говорю.

— Ясно. Принимая во внимание здешнюю демографическую статистику, епархия, как правило, присылает сюда испаноязычных священников.

— Полагаю, большинство ваших прихожан понимают по-английски?

— Конечно, но они предпочитают священника, знакомого с их обычаями. В этой общине церковь сохраняет очень прочные позиции. Не думаю, что ты подходишь для работы с нашей паствой.

Есть в этом священнике что-то странное, какая-то природная отчужденность, которая уже здорово меня настораживает, но кроме того, это первый служитель церкви, который попытался меня спровадить. Его манера поведения — это предупреждающий знак.

— Я работал в том же приходе, что и Фернандо Руис. Он рассказал мне о вашей церкви. О том, как тебе необходима помощь.

Похоже, напоминание о Руисе, вызывает в нем некоторое любопытство, по крайней мере в тот момент, когда он вскидывает брови.

— Ах, да. Я пытался вызвать сюда самого Руиса, — он окидывает меня взглядом и сцепляет руки за спиной. — Вот что я тебе скажу. Я возьму тебя на несколько дней, и, если у тебя получится, оставайся. Если же нет, что ж, не ты первый.

— Что, многие так уезжали?

Хавьер оглядывается на погруженную в дела секретаршу и, кивнув, снова поднимает глаза на меня.

— Давай, я покажу тебе дом приходского священника.

Я выхожу вслед за ним из здания, и мы останавливаемся возле моей машины, на боку которой черной аэрозольной краской написано «Vete al carajo». «Иди на х*й». Эту фразу я тоже знаю.

— Прошу прощения, Дэймон, — со вздохом качает головой Хавьер. — Я изо всех сил стараюсь достучаться до этих ребят, но это нелегко. Все мои предыдущие комментарии относятся не столько лично к тебе, сколько к тому, что произошло с остальными священниками.

— Они тоже не были испаноязычными?

— Нет, один был... отец Васкес. Он показался им слишком строгим, — Хавьер раздраженно выдыхает и взмахом руки велит мне следовать за ним. — Они нарисовали непристойности на его альбе и повесили ему на окно похабную секс-игрушку, причем на его собственном ремне.

Обойдя церковь, мы оказываемся перед довольно современным двухэтажным домом. Увидев посаженные в палисаднике цветы и красиво подстриженный газон, я задумываюсь, неужели Хавьер управляется со всем этим сам.

— Должно быть, церковь является для этих ребят чем-то священным?

— Хотел бы я сказать, что это так, но ни один из них не появляется ни на службе, ни на исповеди. Хотя поверь мне, им есть в чем покаяться.