Освобождение (ЛП)

— Но у него была такая же. И он казался намного сильнее меня. Мог за пять секунд преодолеть рукоход. Раньше у меня на это уходило двенадцать секунд, — у нее подрагивает нижняя губа, и по всему видно, что Изабелла вот-вот расплачется. — Мама зовет Филиппа надоедливым котом, поэтому, когда я уйду, кто будет его гладить, если тебе придется работать по ночам?

— Послушай, ты никуда не уйдешь. Как только твоя химиотерапия закончится, Филиппа будут гладить так часто, как он и вообразить себе не мог.

— Но если она не поможет, ты обещаешь мне, что будешь всегда заботиться о Филиппе? И когда ему будет грустно и одиноко будешь гладить его за меня?

— Обещаю.

Я моргаю, чтобы сдержать слезы, а Филипп спрыгивает с моих колен и неторопливо выходит из комнаты. Скользнув взглядом к гардеробной, я вижу лишь край задвинутой вглубь коробки. Часть меня хочет схватить бутылку виски и утонуть в этих воспоминаниях. Вытащить спрятанную в коробке книгу, и вернуть то забытое чувство, когда моя маленькая дочь лежала у меня в объятиях, а я ей читал.

Другая часть не понаслышке знает, как трудно после этого всплыть на поверхность, поэтому я встаю из-за стола и направляюсь в комнату отдыха.

Весь следующий час я занимаюсь на тренажерах, выкладываясь по полной, пока моя кожа не покрывается потом, а мышцы не горят от напряжения. Быстро приняв душ, я накладываю себе в тарелку картофельного супа с ветчиной, который днем принесла наша секретарша, Миссис Касл. Еда помогает мне привести в порядок мысли, выбраться из чёрной дыры, которая вот-вот меня поглотит.

Позже я целых полчаса лежу в постели, уставившись в потолок и пытаясь вспомнить хоть один период в своей жизни, когда мне не приходилось бы сталкиваться с чем-то таким, что шло вразрез с моей совестью. Когда я был ребенком, моя мать погибла в автокатастрофе, оставив меня на попечение тёти по отцовской линии, набожной католички, которая помогла мне пережить последующие дни, и заставила меня поверить, что я могу вести нормальную жизнь без моей мамы, не борясь с постоянным чувством вины. Повзрослев, я столкнулся с трудностями, связанными с тем, что мой отец являлся криминальным авторитетом Нью-Йорка, и меня воспитывал и готовил к жизни человек, который по определению не должен был этим заниматься. Тот же самый человек, который научил меня обманывать систему, отмывать деньги и приобретать куда больше врагов, чем друзей.

То, что случилось сегодня вечером, было еще одним испытанием. Еще одним ударом по моей совести, который я должен отложить до утра, когда могут проясниться ответы.

В наступившей тишине мои мысли возвращаются к женщине, которую сегодня стошнило в исповедальне. Какой она казалась встревоженной, а мой разум был так поглощен гневом и чувством вины, что едва мог сосредоточиться на нашем с ней разговоре. Я всегда умел откладывать на время свои проблемы и заниматься нуждами прихожан, но сегодня все обстояло иначе. Я мыслил не как рассудительный исповедник, а как человек, желающий защитить и наказать.

Бдительный пастырь, приглядывающий за паствой.

Она почувствовала, что что-то не так, прочла это в моих глазах. Я тоже видел, что ее что-то беспокоит, и мне хотелось бы все исправить и помочь ей.

К сожалению, я сомневаюсь, что теперь когда-нибудь снова ее увижу.

4. Айви

Сквозь прозрачные занавески струится солнечный свет, согревая мое лицо, побуждая меня открыть глаза, но я этого не делаю. Боль между ног — напоминание о том, что я не одна, и мне невыносимо видеть лежащего рядом Кэлвина. Поэтому я отталкиваюсь от края матраса и ковыляю в ванную, чувствуя внизу живота сильные пульсирующие спазмы.

На полу в ванной все еще лежат свидетельства его жестокости — выключенные из розетки щипцы для завивки с засохшими на них следами крови. У меня в голове проносятся воспоминания о том, как он заталкивал их в меня, заставляя смотреть на себя в зеркало. Наказание за то, что поставила его в дурацкое положение перед друзьями. Глаза щиплет от слёз при воспоминании о том, как он грозился их включить, предупреждал, что, если я когда-нибудь снова его унижу, он с удовольствием отплатит мне тем же.

Я быстро справляю нужду и, подтираясь, вижу на салфетке кровь, после чего дрожащими руками моюсь теплой мочалкой. Грудь разрывается от рыданий, но я подавляю их, скрипя зубами от злости. Я предпочитаю гнев. Он гораздо полезнее, чем слезы.