Освобождение шпиона

Наверное, Кружилин (да и не только он) просто хо­тел убедиться в том, что это не так. Что дело здесь в ка­кой-нибудь ерунде, в каком-нибудь маленьком вшивеньком контактике, который отошел во время взрыва. Он разобрал радиоточку по винтикам, собрал снова, ковырялся несколько дней. Безрезультатно.

* * *

Услышать голос Родины им не удалось, зато было немало других звуков. Не таких приятных, правда, как голос диктора Первой программы всесоюзного радио, желающего вам доброго утра или спокойной ночи. И, говоря откровенно, совсем даже отвратительных зву­ков. Шорохи, стуки, хрипы, мокрое шлепанье в тем­ноте. Несколько раз Башнабаш слышал вопли, доно­сящиеся с той стороны разлома, далеко-далеко. Жут­кие вопли. Будто это не система подземных спецобъектов МО-НКВД-МВД, а джунгли какие-нибудь, пам­пасы.

Несколько раз видели следы, отдаленно напомина­ющие след босой человеческой ступни — больше всего их было в тупике, вокруг палаток расположения, а одна цепочка вела к разлому, как будто нечто поднималось к ним из зловонной пропасти по какой-то своей надоб­ности. Это мог быть фантом, галлюцинация, порожде­ние пораженного усталостью, голодом и грязным воз­духом ума. Но галлюцинации коллективными не быва­ют. На двухсотметровой глубине протекала своя жизнь, явно чуждая принципам социалистического общежи­тия. До поры до времени она держалась на расстоянии и только пугала их издали, если не считать случай с Бо­рисенко, который вряд ли стал бы добровольно пускать кровь в свой глубокоуважаемый сапог. Но только до по­ры, до времени.

...В карауле тогда стоял Кружилин, и стрелял он, больше стрелять было некому. На выстрелы из располо­жения прибежали Климов, Худаков и Башнабаш. Фо­нарь прыгал в руках у лейтенанта, разглядеть толком ничего не успели. Быстрые тени в пятнах света, белые точки глаз в темноте, визг, громкий хруст и треск, слов­но там одним ударом располовинили коровью тушу. Башнабаш успел дать короткую очередь из автомата, сам не зная куда.

И стало тихо сразу, как отрезало. Подошли ближе. Лужа крови, фонарь, который Кружилин так и не успел включить, автомат валяется... Больше ничего от Кружилина не осталось. Обошли весь зал и берег разлома — ничего!

А вернувшись в расположение, обнаружили, что пропал Разумовский. Полог, закрывающий вход в па­латку Климова, разорван и измазан в крови, шкаф взломан, остатки продуктов исчезли, бак с водой оп­рокинут и пуст, и все кругом находится в полном бес­порядке.

Климов и Худаков переглянулись, какой-то немой вопрос промелькнул между ними, и Худаков в конце концов сказал:

— Нет, у него бы сил не хватило такое утворить. Он же еле ходил...

— Значит, эти? — Климов, сжав до скрипа зубы, кив­нул куда-то в сторону. - Бляди эти плоскомордые, ты так считаешь?

— Больше некому, - кивнул Худаков.

Лейтенант резко выпрямился, ноздри раздул, и даже под слоем грязи в тусклом свете фонаря было видно, как побелело его лицо.

— Берем по три запасных диска, и — на ту сторо­ну! — хрипло скомандовал он. — Пока в капусту этих тварей гадских не порубим, не успокоюсь! Башма­кин, остаешься здесь, головой за пост отвечаешь! Ху­даков!..

Он запнулся, словно хотел назвать еще чью-то фа­милию, вспомнил, что никого не осталось больше, мах­нул рукой.

— Приказ ясен, орлы?

— Да как мы перейдем? — буркнул Худаков. — Стель­мак ведь там...

— На цыпочках перейдем! — гаркнул Климов. - По стеночке! Со страховкой!

Худаков ничего не сказал, повернулся и отправился в арсенал за автоматными дисками.

Они перешли карниз, страхуясь веревкой, которую удерживал на «нашем» берегу Башмакин. Худаков шел первый, расчищая карниз саперной лопаткой, лейте­нант за ним. Перебравшись на ту сторону, они сброси­ли страховочные тросы и исчезли в дымной темноте. Навсегда.

Вначале Башмакин не понял, что навсегда. Про­шел час, полтора, два... Он сигналил фонарем, кри­чал. Стоял подолгу без движения, прислушивался. Опять сигналил. Опять кричал. Потом батарейка в фонаре сдохла. Он стрелял из автомата в темноту. От­вета не было. Вернулся в расположение, проверил связь, но телефоны молчали. Прошли, наверное, еще сутки. Повалившись на свою койку, уснул тревожным сном, проснулся — ничего не изменилось. Он сидел и соображал: что могло приключиться, какая беда, ка­кая катастрофа, и почему никто не идет на помощь заблокированной смене? Гипотеза у него имелась всего одна, борисенковская: наверху случилась атом­ная война, и все погибли!

В палатках он нашел резервный фонарь, пополнил боезапас и приготовился выживать.

Первой его одолела жажда. Оцинкованный бак с во­дой был пуст, а в аптечке, которую каждый боец OTI-79 носил с собой, имелся только маленький пузырек с ка­ким-то раствором, он выпил его, даже не взглянув на этикетку. Стало только хуже. На вторые или третьи сут­ки он отправился в Зал Огненного разлома, к куче де­монтированных рельсов, отыскал там пару увесистых стальных костылей и метровый обрезок трубы. И по­шел открывать двери в Бункер,