Освобождение шпиона

Вышел вперед один, главный, одет в какой-то халат с узорами. Только грязнющий такой халат, будто на по­мойке нашли, в пятнах и подтеках. А может, и не халат, а что-то вроде кафтана, я не разбираюсь. Остальные, кстати сказать, кроме шерсти своей природной, ничего не носят. Вот этот главный ручками помахал, зовет куда-то. Я автомат на предохранитель не ставлю, держу наизготовку. Ну, говорю, показывай, чего у тебя там. А он возьми и провались куда-то. Это опять, значит, но­ры начинаются, опять надо лезть куда-то. Рассмотрел маленько, увидел широкий лаз, по моим габаритам вро­де. Полез туда. Уж насколько я приспособился видеть в темноте, вообще без света обхожусь, а тут даже мне тем­но стало. Не пойму, в чем дело. Ползу на ощупь, впере­ди поблескивает что-то, тявканье там раздается время от времени, вот на этот блеск и на это тявканье двига­юсь как бы. В одном месте едва не застрял, там поворот такой, вот, думаю, будет хохма, если это все специально подстроено, чтобы рядового Башмакина изловить и употребить в пищу, а «Старую Ветку» предать варвар­скому разграблению. Но на этот случай у меня в «ли­монке» усики чеки согнуты да четыре тротиловые шаш­ки на поясе, так что ни от норы этой, ни от деревни их пещерной ничего бы не осталось и никакой археолог бы потом их не откопал. Все-таки пролез благополучно, вспотел только немного. Ну, а потом, через какое-то время, вывела нас нора прямо в широкий коридор, где можно прямо ходить и даже руками размахивать. И ви­димость в коридоре нормальная. То есть темнота при­вычная для меня вполне. Только смрад стоял до того тя­желый, я даже описать не могу.

Главный папуас тявкает впереди, зовет меня. Я под­хожу к не>$ и вижу такую картину. По коридору кости рассыпаны и целые скелеты, и даже трупы, которые полностью разложиться еще не успели. Все свалено в кучу, как металлолом. Трупы, естественно, не человече­ские, а папуасские, маленькие, и шерсть всюду разбро­сана, потому что она не разлагается в отличие от мяса. А в конце коридора, подпертый к стенке, стоит боль­шой черный истукан. Идол как бы. Что примечательно, у идола на голове звезда, как у меня на пилотке, и в ру­ках он штуку такую держит, я сразу подумал про ППШ свой. Хотя не очень похоже, если честно. Да, и еще они бороду идолу этому вырезали, косматая такая. Хотя бо­рода у меня давно уже не растет, несколько лет.

В общем, такая картина предо мной предстала. Ос­корбительная, можно сказать, до полного безобразия. За что же, говорю я этому, в халате, за что вы меня, бойца Красной Армии, страшилищем перед всеми вы­ставили и трупы здесь швыряете, жертвоприношения устраиваете? Как вам только не стыдно, говорю, ведь я советский человек, комсомолец, боец прославленного подразделения, я ведь сколько вам тушенки скормил и свеклы маринованной. Он прыгает, лопочет, граблями своими машет передо мной. Что-то объясняет. Я по­вернулся и пошел обратно. Не оглянулся ни разу, хотя он там верещал, будто его самого в жертву приносят. Не ожидал я такого к себе отношения, если честно.

Оскорбился до самой глубины души Нашел ту нору, полез обратно, вышел в пещеру. А там уже пляски во­всю, бабы и мужики папуасские срамом своим трясут, и стол как бы накрыт, только никакого стола нет, ко­нечно, а прямо на земле свалены какие-то продукты питания, от вида которых меня едва не стошнило на месте. А тут еще они догадались — вывели девчонку какую-то маломерную, голую, она меня за руку — хвать! А командиры ихние показывают: «Бери, мол, это тебе!» Ну, и она скалится, прижимается, короче — стыд и срам сплошные...

Дал я длинную очередь поверх голов, чтобы народ расступился, и ушел оттуда той же дорогой, какой и пришел. Хотя дорогу я нашел не сразу, а какое-то время блукал, потому что там все норами изрыто, очень слож­ная система, и я думал даже, что останусь в норах этих навеки. Вот тогда я впервые за все время пребывания ощутил в себе возможность не только видеть в темноте, но и как бы щупать пространство на далеком расстоя­нии, безразлично, воздух там или глина с камнем впе­ремежку, или еще что-нибудь. Я пришел к выводу, что это тоже такое тайное знание, которое появилось во мне благодаря «Феномину» и прочим лекарственным препаратам, и оно никак не проявляло себя, пока очень сильно не понадобилось. Тогда я смог определить свое местонахождение и вышел точнехонько к Разлому. В котором, кстати сказать, имеется немало нор папуас­ских.

На «Старой Ветке» все было спокойно, и не могу сказать, как я обрадовался, когда увидел свой родной пост. Так соскучился. Даже попади я в Башмакина, от­куда родом, даже тогда мне не было бы так приятно. Особенно после всей дряни, что я увидел в папуасской деревне, и как они отстало там живут.

А девчонка та за мной пришла. Ну, что с ней будешь делать? Поселил отдельно, в старой палатке — пусть жи­вет, будет посуду мыть да по хозяйству помогать... На­звал Верой, как соседку у меня в деревне.

3      декабря 1974 г.