Освобождение животных

картины, когда волк живет вместе с ягненком, лев, подобно волу, питается соломой и

«они не познают ни беды, ни разрушений на моей святой горе». Вместе с тем, такая

утопическая картина не содержит принуждения к немедленному ее принятию. И в

Старом Завете разбросано немало пассажей, настолько ободряющих наличием разной

степени доброты к животным, что это дает возможность утверждать о запрещении

тогда безрассудной жестокости. Однако и в этих отрывках нет ничего, бросающего

вызов общему взгляду, утверждаемому Книгой Бытия, что человек — вершина

творения, что все остальные творения переданы в его руки, и что он имеет

божественное разрешение убивать и поедать их.

Вторым источником древних традиций для западной мысли выступает Греция. Здесь

прежде всего мы сталкиваемся с конфликтными тенденциями. Дело в том, что

древнегреческая мысль не была ни унифицированной, ни постоянной; она делилась на

соперничающие школы, строила свое учение на доктринах каждого ее основателя.

Одна из них, школа Пифагора, была вегетарианской и призывала своих последователей

относиться к животным с уважением возможно потому, что они верили в то, что души

умерших людей переселяются в животных. Но самыми важными были школы Платона

и его ученика Аристотеля.

Поддержка Аристотелем рабства хорошо известна; он считал, что часть людей самой

природой предназначена к рабству и что рабство для них — это правильный и

естественный удел. Я упоминаю об этом не для того, чтобы дискредитировать

Аристотеля, а потому, что это необходимо для понимания его позиции по отношению к

животным. Аристотель считал, что животные существуют для служения целям людей,

хотя в отличие от составителей Книги Бытия, он не усматривал глубокой пропасти

между человеком и остальным миром животных. Аристотель не отрицал, что человек

тоже животное; в действительности он определял человека как животное разумное.

Разделяя положение об общей природе животных, он, тем не менее, считал это

недостаточным для подходов к ним как к равным. По Аристотелю человек, по своей

природе являющийся рабом, без сомнения есть существо человеческое и по своим

талантам, способностям чувствовать удовольствие и боль, таков же, как и другие

человеческие существа, но исходя из его предназначения должен быть в подчинении

свободного человека, Аристотель относил его к категории «живого инструмента».

Совершенно открыто Аристотель помещал бок о бок в единой фразе: раб это тот, кто

«хотя и остается человеческим существом, является также предметом собственности».

Если разницы в умственных способностях между человеческими существами

достаточно, чтобы одни были хозяевами, а другие их собственностью, Аристотель

должен был прийти к мысли о правильности человеческого верховенства над

животными. Это настолько очевидно, что не требует многих аргументов. Природа,

считал Аристотель, неотъемлема от иерархии, в которой имеющие меньше

возможностей для выживания, существуют для целей тех, у кого таких возможностей

больше. «...Растения существуют для целей животных, а последние — для целей

человека. Дикие звери или домашние животные для пользования и для пищи, а еще

дикие звери для пищи и других аксесуаров жизни, таких как одежда и разные

инструменты. Так как природа ничего не делает бесцельно или впустую, несомненно

истинно то, что она создала всех животных для целей человека».

Мышление христианства

Христианство со временем сумело объединить христанские и греческие идеи о

животных. Но возникло и набралось сил христианство под властью Римской империи,

и мы сможем лучше увидеть начальные вехи его становления, если сравним

христианские позиции с теми, которым они пришли на смену. Римская империя была

создана в захватнических войнах и нуждалась в выделении большей части своей

энергии и доходов на военные силы, защищавшие и расширявшие ее обширные

территории. Такие условия не воспитывали и не стимулировали сентиментальных

симпатий к слабому. Тон в римском обществе задавали воинские доблести. Внутри

самого Рима, далеко удаленного от схваток на полях сражения, характер римских

граждан подвергался сильному ужесточению в ходе так называемых «игр».

Хотя каждый школьник знает, как христиан отдавали на растерзание львам в Колизее,

значение игр, как показателя возможного предела сочувствия и сострадания —

несомненно. Здесь поведение городского населения империи выражалось наиболее

искренне. Мужчины и женщины наблюдали избиение и человеческих существ, и

других животных, как обыкновенное вечернее развлечение, и это продолжалось

столетиями, не вызывая почти ни у кого протеста.

Историк XIX столетия Г. Лики провел следующий подсчет хода развития римских игр

от их начала, зародившихся из, казалось бы, ограниченной схватки двух гладиаторов: