Освобождение животных

того, что другие животные тоже способны страдать и это давало право на

рассмотрение. Однако не было и мысли, что животные могут иметь какие-то другие

права, интересы их попирались интересами человека, тем не менее, шотландский

философ Дэвид Хьюм выразился достаточно сентиментально, когда сказал, что

«человеческие законы ограничивают нас в применении благородных традиций к этим

созданиям».

«Благородные традиции». Такая фраза действительно точно суммирует и подводит итог

тем позициям, что начали возникать в этот период. Это можно выразить так: мы

получили право на использование животных, но мы должны делать это благородно.

Общая тенденция этой эпохи была в очищении и улучшении, в любезной вежливости,

более благодетельных и менее грубых. Пользу от этой тенденции наряду с людьми

получили и животные.

XVIII столетие было также периодом, в котором человек переоткрывал природу.

Кульминацией в идеализации природы явилось изображение Жан-Жаком Руссо

благородных дикарей, бродящих обнаженными по лесам и срывающих на ходу фрукты

и орехи. Ощущая себя частью природы, человек восстанавливал смысл своего родства

«со зверями». В это родство, однако, не вкладывался смысл равенства. В лучшем

случае человеку отводилась роль благодетельного отца в семье животных.

Религиозные идеи об особой роли человека не исчезали. Они тесно сплетались с более

благодетельными отношениями. Александр Поп, например, возражал против

сознательного разрезания собак, аргументируя это тем, что хотя «стоящие ниже нас

создания должны покоряться нашей силе», на нас возложена ответственность за

«плохое управление» ими.

В конце концов, и особенно во Франции, рост антиклерикальных настроений был

благоприятным для улучшения статуса животных. Вольтер, радостно боровшийся

против всякого рода догматов, сравнивал вредную практику христианства с его

поведением с индусами, обращаемыми в христианство. Он пошел дальше современных

английских адвокатов доброго отношения с животными, когда ссылался на

«варварский обычай поддержки себя мясом и кровью от существ себе подобных», хотя

несомненно, что он продолжал этот обычай лично. Казалось, что и Руссо также

осознавал силу аргументов в пользу вегетарианства, однако, без осуществления его на

практике. Его научный труд по образованию «Эмилия» содержит длинные пассажи из

Плутарха, в которых использование животных в пищу осуждается, как неестественное,

ненужное кровавое убийство.

Просвещение не оказало воздействия на всех мыслителей, поскольку дело касается

животных. Иммануил Кант в его лекциях по этике еще тогда говорил своим студентам:

«Поскольку дело касается животных, то мы не имеем перед ними определенных

обязанностей. Животные не являются самосознательными и значение их определяется

их конечной целью. Такой целью есть человек». Но в том же году, когда Кант произнес

эту лекцию (1780 г.), Иеремия Бентам завершил свой труд «Введение в принципы

морали и закона» и в нем дал окончательный ответ Канту: «Вопрос не в том, могут ли

они рассуждать, и не в том, могут ли говорить. Но он в том, могут ли они страдать?»

Сравнивая положение животных с положением черных рабов и бросая взгляд в тот

день, «когда оставшиеся животные создания смогут приобрести свои права, которые

никогда больше не сможет утаить от них рука тирании», Бентам был, возможно,

первым, кто денонсировал «господство человека» скорее в виде тирании, чем в виде

законов правительства.

Интеллектуальный прогресс XVIII cтолетия продолжался в XIX столетии, выразившись

в некотором практическом улучшении условий жизни животных. Это приняло форму

законов против безудержной жестокости к животным. Первая битва за законные права

для животных разразилась в Британии и первоначальная реакция Британского

Парламента показала, что идеи Бентама нашли слабый отклик в сердцах его

соотечественников.

Первым законодательным предложением по предотвращению жестокого обращения с

животными был билль о запрещении такого «спорта», как травля собаками

привязанного быка. Он был внесен в Палату Общин в 1800 году. Джордж Каннинг,

министр иностранных дел, изображал этот билль, как абсурд и спрашивал риторически:

«Что может быть более невинное, чем травля быков, бокс или дансинги?» С тех пор

больше не было попыток запретить боксерские поединки или дансинги; вот так,

хитростью и коварством государственного деятеля был потерян даже такой скромный

проект закона. Тогда такая инициатива была воспринята, как попытка поставить вне

закона «сборища черни», могущие привести к падению морали. Исходной

предпосылкой, сделавшей возможной эту ошибку, был известный подход,

содержавший несправедливость только к животным, не имеющим, якобы, права быть

объектом, достойным законодательства. Предпосылка эта была раскручена совместно с