Освобождение животных

вопросе убийства ради пищи. Он приходит к отрицанию, что человечество способно

жить и выжить без убийства для питания (он прекрасно знаком с ситуацией в Индии в

этом отношении), но свое мнение он провозглашает так: «Без животной пищи в

условиях Севера человеческая раса не сможет даже существовать». Хотя Шопенгауэр и

не ставит исходным пунктом вопрос о географических различиях, он добавляет, что

смерть животного должна быть выполнена как можно более «легким способом», при

помощи хлороформа.

Даже Бентам, ясно изложивший необходимость расширения прав существ

нечеловеческого происхождения, закончил изложение своей точки зрения так:

«...имеется очень хорошее объяснение, почему мы причиняем им страдания, потребляя

их в пищу, поскольку нам нравится есть; мы делаем лучше для них и никогда не делаем

хуже. Они не имеют этого длинного затяжного периода предчувствия и ожидания

будущей нищеты и несчастий, который мы имеем. Они обычно страдают и умирают на

наших руках и всегда как можно быстрее и посредством способа, причиняющего

наименьшую боль, чем тот, который неизбежно ожидал бы их, находись они в

природных условиях».

Как бы тщательно не прорабатывались теоретические возможности малоболезненного

убийства, массовые убийства животных для питания не будут и никогда не были

малоболезненными. Когда Шопенгауэр и Бентам писали свои труды, забой животных

был еще более ужасающим делом, чем сегодня. Животных принуждали покрывать

большие расстояния пешим прогоном, направляясь на бойню погонщиками,

заинтересованными лишь в том, чтобы закончить перегон как можно скорее. Стадо

может провести в пути два или три дня, пока попадет на забойный двор, находясь это

время без пищи и, возможно, без воды; затем они будут зарезаны варварскими

методами без каких либо форм предварительного оглушения. Несмотря на

патетические слова Бентама, они после пережидания в загоне войдут в забойный двор и

ощутят обонянием запах крови их товарищей.

Вильям Пэли, так же, как и Дарвин, придерживался по отношению к животным

нравственной позиции ранних поколений, хотя он и снес интеллектуальные

фундаменты этих позиций. Он продолжал обедать мясом тех самых существ, которые,

как он говорил, были наделены талантами и способностями любви, памяти,

любознательности и симпатии друг к другу. И он отказался подписать петицию,

обращенную RSPCA (Королевское общество по предотвращению жестокого обращения

с животными) в прессу о законодательном контроле над экспериментами на животных.

Его последователи сошли с избранного ими пути, заявив, что хотя человек и является

частью природы и происходит от животных, это не дает оснований для пересмотра и

изменения его статуса. Отвечая на обвинение, что идеи Дарвина подрывают

достоинство человека, наибольший защитник Дарвина Томас Гексли сказал: «Нет

никого более убежденного, чем я, что громадная пропасть между цивилизованным

человеком и животными... наша почтительность и благодарность за благородство

человечества не будет уменьшаться от знания того, что человек по своему составу и

структуре — одно из животных...»

Здесь мы более ясно видим идеологическую природу обоснования и оправдания

использования нами животных. Это очерчивает отличительную характеристику

идеологии, задача которой противодействовать опровержению. Если из-под этой

идеологической позиции фундаменты были выбиты, то новые фундаменты должны

были быть найдены, иначе идеологическая позиция окажется в подвешенном

состоянии, бросая вызов логическому эквиваленту законов земного тяготения. В

данном случае относительно позиции отношения к животным, то, по-видимому,

именно последнее и случилось. В то время, как современная точка зрения на место

человека в мире чрезвычайно отличается от всех ранних взглядов и подходов, которые

мы изучали, в практической плоскости в наших действиях относительно других

животных мало что изменилось. Их интересы принимаются в расчет только тогда,

когда они не сталкиваются с интересами человека. Если же возникает такое

столкновение (даже столкновение между жизнью нечеловеческого животного и

гастрономическим предпочтением человеческого существа), то интересами

нечеловеческих жизней пренебрегают. Нравственные позиции прошлого были

слишком глубоко внедрены в наш разум и нашу практическую деятельность, поэтому

ломка или перестройка их связана с обширными изменениями в наших собственных

знаниях, знаниях как самих себя, так и других животных.

6. Кто и как защищает спесиецизм сегодня

Из предыдущих глав мы увидели, как разрушением фундаментальных моральных

принципов равных подходов к рассмотрению тех или иных интересов, которыми

должны определяться наши отношения со всеми существами, человечество взвалило