Освобождение животных

субъекту. Да и сам термин «несуществующий объект» несет в себе внутреннее

противоречие. Поэтому мы не можем получить ни пользы, ни вреда от существа

несуществующего. (Правда, тут требуется оговорка, что мы вполне можем дать пользу

или причинить вред живым существам, которые будут существовать в будущем, если

уничтожим природу на земле, и этот вред будет сказываться даже через пятьдесят лет).

Кто-то может сказать: когда рождается свинья, это уже подарок и польза от ее

существования. Но если свинья родилась, то уже слишком поздно обсуждать

обстоятельства появления этого подарка, это нам не поможет. Кроме того, если

способствование возникновению существа означает принести ему пользу, тогда можно

предполагать, что решение не производить его на свет — вред для него. Однако не

существует некоего «чего-то», что было вредным в принятии такого решения. Поэтому,

анализируя вопрос в такой плоскости, легче обсуждать нонсенс, чем осуществлять его.

Нонсенс отделяет вывод в сторону тех, кто пользуется этой искусно изобретенной

защитой своего желания есть свинину и говядину, редко следуя смыслу этих выводов.

Если мы делаем добро, содействуя некоему существу в его появлении на свет, то

логично предположить такую же ситуацию и относительно других живых существ, где

мы можем сделать то же самое, а, следовательно, осуществить появление людей в

возможно больших количествах. А если к этому мы добавим точку зрения, что

человеческая жизнь намного важнее, чем жизнь животных, то оценка, данная

сторонниками мясной диеты, покажется вполне доказательной для ее принятия. Тогда

приводимый ими в свою защиту аргумент может быть обращен против них, создавая

неловкость для них в связи с их первоначальными рекомендациями. Таким образом,

значительная часть человечества может быть вполне обеспечена продуктами питания,

если мы не будем скармливать наше зерно скоту. Вот, в конце концов, какова развязка

названного аргумента и вот почему мы должны становиться вегетарианцами.

В конце концов, когда речь идет об этом особом аргументе, то развивая его, можно

прийти к неожиданным логическим выводам. Например, если мы, способствуя

появлению на свет животного, получаем право использовать его в своих собственных

целях, то этот же самый принцип можно применить и к человеку. Джонатан Свифт

однажды внес ироническое предложение, что мы могли бы откармливать младенцев

бедных ирландских женщин для кулинарных целей, уверяя нас, что «молодой здоровый

годовалый ребенок, хорошо откормленый — очень нежная, питательная и целебная

пища, будь то тушеные, жареные, запеченые или вареные». Правда идея Свифта не

содержала мысли, что эти дети (младенцы) могли вообще не родиться, тем более, что

их матери были слишком бедны, чтобы заботиться о них, и детям предстояло бы вести

нищенскую жизнь попрошайками на улице. Хотя предпочтительнее для них в этой

жизни было бы, чтобы женщинам платили за производство пищевых младенцев

высшего качества к столу гурманов. Или если этим детям был бы представлен один год

удовольствий перед тем, как быть гуманно зарезанными. Кажется, что гурману,

пожелавшему пообедать жареным человеческим ребенком, следовало бы иметь

хорошую защиту своих кулинарных интересов подобно тому, как делают те, кто

заявляет, что они получили право есть ветчину, потому что свинья иначе (без его

содействия) могла вообще не появиться на свет. Джордж Бернард Шоу однажды

отозвался о диете любителей мяса, как о «канибализме с его приправой из героизма», и

будет очевидным признать полную основательность такого замечания. Если мы по той

или иной причине не можем считать предложение Свифта нравственно приемлемым,

мы должны также бороться против параллельно проводимой идеи, согласно которой

животных размножают и выращивают для пищевого использования.

Спесиецизм настолько глубоко проник и впитался в общественное мышление, что те,

кто нападает на то или другое из его направлений, например, как убийство диких

животных охотниками, или жестокость в научных экспериментах, или бой быков на

арене — часто вовлекают себя в участие в сопротивление другим его формам. Это

приводит к тому, что защитники животных подвергаются обвинениям со стороны их

оппонентов в непоследовательности и противоречивости. «Вы утверждаете, что мы

жестоки, потому что стреляем в оленей, — говорят охотники, — но вы употребляете в

пищу мясо. Какая разница для вас, покупающих его, и чем отличается ваша покупка от

действий тех, кто охотится ради вас?» «Вы возражаете против убийства животных и в

то же время одеваетесь в их меха, — говорят меховщики, — и вы носите замшевый

пиджак и кожаные ботинки». А экспериментаторы могут спросить, если люди

соглашаются с убийством животных для удовлетворения своих пищевых (кулинарных)