Освобождение животных

…мы считаем, что физиологические и, в частности, анатомические данные полностью подтверждают очевидное с точки зрения здравого смысла представление о том, что животные чувствуют боль.

После замечания об эволюционной роли восприятия боли в отчете комиссии говорилось, что боль «обладает четким биологическим значением» и это служит «третьим подтверждением того, что животные чувствуют боль». Затем члены комиссии рассмотрели формы страдания, отличные от чисто физической боли, и добавили, что «нашли убедительные доказательства того, что животные действительно страдают от страха и ужаса». Дальнейшие отчеты британских правительственных комиссий по экспериментам над животными и по вопросам благополучия животных в условиях интенсивного сельского хозяйства подтвердили этот вывод: согласно этим отчетам, животные могут страдать как от непосредственных физических увечий, так и от страха, беспокойства, стресса и т. д.[13] Наконец, в последнее десятилетие были опубликованы книги с такими названиями, как «Animal Thought» («Мыслительная деятельность животных»), «Animal Thinking» («Мышление животных») и «Animal Suffering: The Science of Animal Welfare» («Страдания животных: наука о благополучии животных»), и уже очевидно, что способность к осознанному восприятию у животных других видов сегодня рассматривается как серьезный предмет научных исследований[14].

Эти аргументы кажутся достаточно убедительными, чтобы закрыть вопрос; однако стоит рассмотреть еще одно возражение. Нельзя отрицать, что у людей, испытывающих боль, есть один поведенческий сигнал, который отсутствует у прочих животных: это развитый язык. Другие животные способны общаться друг с другом, но, по всей видимости, не таким сложным образом, как это делаем мы. Некоторые философы, в том числе Декарт, считали важным, что люди, в отличие от других животных, могут подробно рассказать другим о своих болевых ощущениях. (Интересно, что эта некогда казавшаяся четкой граница между людьми и другими видами ныне поставлена под вопрос: оказалось, что шимпанзе тоже можно научить языку[15].) Однако Бентам уже давно отмечал, что умение пользоваться языком не имеет отношения к вопросу о том, как следует обращаться с живым существом, – если только это умение не связано со способностью страдать настолько тесно, что отсутствие речи заставило бы усомниться в этой способности.

Эту связь можно попытаться выявить двумя способами. Во-первых, существует довольно туманная философская концепция, которая, вероятно, связана с идеями влиятельного философа Людвига Витгенштейна. Согласно этой концепции, мы не можем уверенно приписывать какие-либо состояния сознания существам, не владеющим языком. Такой подход кажется мне весьма сомнительным. Вероятно, язык действительно необходим для абстрактного мышления – во всяком случае, на определенном уровне; но такие состояния, как боль, куда более примитивны и никак не связаны с языком.

Во-вторых, есть и более простой способ связать язык с наличием боли: заявить, что лучшее свидетельство боли другого существа – его собственные слова об этом. Это совершенно другая стратегия аргументации: здесь речь идет не о том, что существа, не владеющие языком, не могут страдать в принципе, а о том, что у нас недостаточно причин верить в их страдания. Но и эта стратегия ошибочна. Джейн Гудолл в своей книге о шимпанзе «В тени человека» отмечает, что для выражения чувств и эмоций язык менее важен, чем неязыковые модели общения – такие, например, как ободрительные похлопывания по спине, жаркие объятия, рукопожатия и т. д. Базовые сигналы, при помощи которых мы выражаем боль, страх, гнев, любовь, радость, удивление, сексуальное возбуждение и многие другие эмоциональные состояния, не уникальны для нашего вида[16]. Слова «мне больно» могут быть свидетельством того, что говорящий испытывает боль; но это не единственное возможное доказательство, а поскольку люди иногда лгут, то и не лучшее из возможных.

Даже если бы существовали более веские основания для отказа признавать боль у тех, кто не владеет речью, следствия такого отказа убедили бы нас в ложности этого тезиса. Новорожденные младенцы и дети до определенного возраста не умеют говорить. Значит ли это, что годовалый ребенок не чувствует боли? Если мы отвечаем на этот вопрос отрицательно, то владение языком здесь не может быть определяющим критерием. Конечно, большинство родителей понимают своих детей лучше, чем других животных, но это связано с тем, что мы лучше знаем представителей своего вида и чаще общаемся с человеческими детенышами, чем с животными. Те, кто изучал поведение других животных, и те, у кого есть животные-компаньоны, быстро учатся распознавать их реакции точно так же, как мы понимаем реакции новорожденного, а порой даже лучше.