Освобожденный Иерусалим

63.
Под деревом стоял он, где висели
Ринальда латы, и в таких словах
Излил свой гнев: «Безропотно доселе
Терпели мы глумленье – и в церквах,
И в боевых штабах. На нас насели
Корыстолюбцы. О своих правах
Забыли мы: урок свершая тяжкий,
С ярмом на шее ходим мы в упряжке.

64.

Как только со стыда мы не сгорим?
Семь лет гоненьям нашим, нашим бедам!
Краснеть за нас веками будет Рим.
С тех пор как Киликия пред Танкредом
Поверглась, наш позор неизмерим:
Пришли булонцы за героем следом
И подлостью присвоили себе
То, что мы в трудной обрели борьбе.

65.

В атаку мы идем при первом кличе
И тысячами гибнем всякий раз.
Меж братьями не делая различий,
Француза выполняем мы приказ.
Когда же речь заходит о добыче
И почестях, он забывает нас.
„Устал я, – говорит, – от ссор и ябед“. —
При дележе он итальянцев грабит!

66.

Еще недавно от таких обид
Любой бы отшатнулся с изумленьем,
Теперь же нас ничто не оскорбит —
Плевки мы не считаем оскорбленьем!
Что деньги нам, когда Ринальд убит,
Когда Закон поруган преступленьем!
Так отчего ж не грянули грома,
И кровопийцу не накрыла тьма?

67.

Убит Ринальд – он был щитом надежным
Латинской веры и ее мечом.
Гниет герой в овраге придорожном —
Мы так же скоро кровью истечем,
Умерщвлены завистником безбожным,
Невинных жертв жестоким палачом!
Кто погубитель италийской славы?
Не Готфрид ли и брат его кровавый?

68.

Я Небеса в свидетели зову —
Не заподозришь Небеса в обмане! —
Сегодня утром, как по волшебству,
Оживший призрак в сумрачном тумане
Передо мной явился наяву.
„Германцы сгубят вас – не мусульмане!“ —
Так предсказал фантом – он и сейчас,
Куда ни глянешь, бродит среди нас.

69.

Как дальше быть? Не думать о собрате
И вновь к братоубийце встать под флаг
Или, покинув стан брабантской рати,
Переселиться в область райских благ
И на счастливом пировать Евфрате?!
Там тишина, там зреет мирный злак,
Там, позабыв про прежние мытарства,
Ни с кем делить не надо будет царства.

70.

Уйти и бросить неотмщенный прах
На жар полдневный, на полночный холод?..
Ах, если б вы преодолели страх
И дух в груди у вас был снова молод,
Тогда бы аспид в каменных горах
Издох, карающим копьем проколот.
Крестовой доблести сгубил он цвет,
Пред рыцарством держать ему ответ!

71.

Ах, если б сила гордая, мужская
Товарищей моих была со мной,
Изменнику-вождю наверняка я
Вонзил бы в глотку этот меч стальной!» —
Так, земляков в геенну увлекая,
Единоверцам он грозил войной.
«В атаку!» – рявкнул новый полководец,
«В атаку!» – подхватил лихой народец.

72.

Без Алекто не сдюжил бы смутьян! —
Тосканцам яд она вливала в жилы,
И, от кровавой ненависти пьян,
Взъярился повсеместно люд служилый.
Не на арабов, не на персиян
Восстали новички и старожилы,
И вот уже бретонец и гельвет
Сердито ропщут, злы на целый свет.

73.

Забыт убитый подло соплеменник,
Затушенный пожар пылает вновь,
Бушует спор, кто сюзерен, кто ленник.
Таимая до срока нелюбовь
Проснулась: «Проклят будь народ-изменник,
Будь проклят галл, проливший нашу кровь!»
От ненависти к праведному мужу
Былые распри вырвались наружу.

74.

Так греется на медленном огне
Вода в котле на кухне задымленной,
Покуда пар, скопившийся на дне,
Не брызнет из-под крышки раскаленной.
Немногие остались в стороне,
Чураясь черни, гневом ослепленной.
Никто безумья не переломил —
Пропал Танкред и далеко Камилл.

75.

Оружье расхватали в суматохе
От трубных звуков пьяные глупцы,
Помчались, видя факелов сполохи,
К главнокомандующему гонцы:
«Дела в Христовом войске, Готфрид, плохи!»
Коня ему подводят под уздцы,
И Балдуин, задирист и неробок,
Со старшим братом выехал бок о бок.

76.

Под градом оскорблений и клевет
Молитвы Готфрид Господу возносит:
«Кто выдумал бессмысленный навет?
Кто мне в измене обвиненье бросит?
Открой заблудшим душам правды свет,
Иначе совесть в них обезголосит.
Безгрешен я пред Богом и людьми,
Глупцов, слепых от гнева, вразуми!»

77.

Умолкнув, ощутил он, как по венам
Божественное разлилось тепло.
Сияло светом необыкновенным
Его иконописное чело.
Себя не мнил он неприкосновенным,
Но веровал, что одолеет Зло:
К толпе, убийством подлым разъяренной,
Сошел смиренник умиротворенный.

78.

Поверх кирасы тонкая парча
Вилась у полководца за плечами,
Без шлема, без привычного меча
Бестрепетно стоял он пред мечами.
Не горячился, не рубил сплеча,
Плыл голос под небесными лучами…
Сжималось сердце у людей в комок:
Он смертному принадлежать не мог!

79.

«Что значат эти варварские клики? —
Спросил он ровным тоном. – От кого
Узнали вы про верные улики
Моей измены, зверства моего?
В том истины и малой нет толики,
Мне кажется, вы ждете одного,
Что я сознаюсь, стоя на коленях,
В не совершенных мною преступленьях.

80.

Защитой мне – служенье алтарю!
Награды получал я по усердью.
Заслон легко поставит бунтарю
Жезл полководца, освященный твердью.
Я жизнь во имя правды вам дарю —
Уступит справедливость милосердью! —
И в память о Ринальде молодом
Не буду вас преследовать судом.

81.

Пусть Аргилан, зачинщик глупой смуты,
Искупит кровью общую вину.
Его навет, догадками раздутый,
Толкал вас на позорную войну». —
Так он сказал, и власти атрибуты
Померкли, признавая власть одну:
Обмякнув перед командирским ликом,
Застыл мятежник в ужасе великом!

82.

И чернь, которая не так давно
Грозилась уничтожить лагерь вражий,
Та чернь, которой по сердцу одно:
Святыню поносить в безумном раже,
Теперь, когда все было решено,
Не смела от стыда взглянуть, как стражи
Бунтовщика в тюрьму ведут в цепях
И плаху воздвигают второпях.

83.

Так лев рычит, пугая гривой бурой,
Но, видя укротителя с хлыстом,
Мотает хмуро головой понурой,
Виляет примирительно хвостом.
Он хлесткий этот хлыст запомнил шкурой. —
О царь зверей, в рычании пустом
Нет смысла – ты своей клыкастой пастью
Не справишься с богоподобной властью!

84.

И если верить набожной молве,
В тот полдень над простором многолюдным
Парил архангел в чистой синеве,
Вождя щитом обороняя чудным.
Мечом грозил он в правом торжестве,
Как древле – городам неправосудным,
Кровь бунтарей, красна и горяча,
Текла по лезвию его меча.

85.

В притихший лагерь, тверд и хладнокровен,
Вернулся Готфрид, подавив мятеж;
Катили башни из огромных бревен
Солдаты на передовой рубеж.
Он верит в мощь губительных диковин,
В твердыне каменной пробьет он брешь.
На ближний холм взошел он и с вершины
Рассматривал осадные машины.