Освобожденный Иерусалим

55.
Ормус, начальник гвардии султанской,
Был среди них. Он в осажденный град
Вернулся ночью с шайкой мавританской,
Не убоявшись тысячи преград.
Он по дороге с хитростью шайтанской
У франков, как заядлый скотокрад,
Угнал овец и по степи бесплодной
Привез зерно для крепости голодной.

56.

Один Аргант, тая ревнивый гнев,
Не подошел к монаршему престолу.
Глазами поводя, как сонный лев,
Стоял, приросший к мраморному полу.
Оркан, о дерзком плане пожалев,
Безмолвствовал, потупя очи долу,
Покуда Аладин и войска цвет
Держали с турком доблестным совет.

57.

Меж тем в латинском стане все победней
Бил барабан – дикарь рассеян, смят!
Собратьев провожая в путь последний,
Бароны рядом с Готфридом скорбят.
Немедля после траурной обедни
Велит стратиг оповестить солдат,
Что послезавтра в город осажденный
Войдет он с армией непобежденной.

58.

Приметил Готфрид в рыцарском строю
Бойцов проверенных, видавших виды,
Сегодня отличившихся в бою,
Сбежавших накануне от Армиды.
(Один Танкред пропал в чужом краю,
Заманенный пособницей Киприды.)
Он их собрал перед штабным шатром
Поговорить с Пустынником Петром.

59.

«Поведайте о жизни в чуждом стане
И, главное, откройте, господа,
Как вышло, что в минуту испытаний
Сражаться возвратились вы сюда?» —
У большинства язык прилип к гортани,
Глаза бароны прячут от стыда,
В конце концов британский принц наследный
Петру ответил, от волненья бледный:

60.

«Нас не один десяток набралось
Безумцев, обойденных жеребьевкой.
Друг с другом не сговариваясь, врозь
Ушли мы той же ночью за плутовкой.
Ее посулы, лживые насквозь,
Не показались нам игрою ловкой:
То быстрым взглядом, то словцом не раз
Ей перессорить удавалось нас.

61.

Однажды мы пришли к равнине серой,
Где почва испокон веков мертва,
Где истребил Господь огнем и серой
Народ, грешивший против естества.
Убита раскаленной атмосферой,
Там на ветвях не шелестит листва.
Там, покорясь Природы безобразью,
Клокочет озеро кипящей мазью.

62.

Ничто не тонет в вареве густом,
Со дна всплывает человек, как рыба,
И на поверхности лежит пластом,
Там легче пробки каменная глыба.
Пришли мы к замку с подвесным мостом,
С порога ведьма крикнула: „Спасибо,
Что заглянули – вас давно я жду!“ —
В роскошном оказались мы саду.

63.

Там в тишине под куполом лазурным
Благоуханный веял ветерок,
Журча под миртами, в раю мишурном
Бежал ручей с порога на порог,
Там стебли к мраморным склонялись урнам,
Покою отдаваясь в должный срок,
И птицы щебетали по карнизам,
Украшенным замысловатым фризом.

64.

У водоема пиршественный стол
Возник в траве неведомо откуда.
Не поскупился повар-хлебосол
На тонкие, изысканные блюда:
Все, чем гордятся океан и дол,
Облек в гастрономическое чудо!
Сто юных дев, ступая по ковру,
Гостям прислуживали на пиру.

65.

К злотворным яствам сладостной приправой
Улыбка чернокнижницы была.
Гостей забвенной опоив отравой,
Колдунья поднялась из-за стола
И, растворившись в небе над дубравой,
Возникла вновь с подобием жезла.
Из складок платья фолиант достала
И что-то непонятно зашептала.

66.

Она читает – и меняюсь я!
От этой вкрадчивой абракадабры
Отныне под водой среда моя,
Теперь я рыба, а не воин храбрый.
Мне спину облекает чешуя,
Заместо щек, заместо шеи – жабры,
Поджались ноги, руки в грудь вросли,
Ныряю, чуждый жителям земли.

67.

Вокруг меня косяк искрится рыбий,
Снуют в воде товарищи мои,
Колдуньей превращенные в амфибий.
О прошлом брежу в полузабытьи.
В конце концов из неподвижной зыби
Мы выплыли уже без чешуи.
В ошеломленье поднялись на мели
И от речей злодейки онемели:

68.

„И трус мне подчинится, и герой,
Для каждого я подыщу обличье:
Один врастет корнями в дерн сырой,
Другому впору оперенье птичье;
Смирится третий с темною норой,
Хвосты нацепит волчьи и лисичьи.
Кого-то замурую я в скале,
Кого-то расплещу по всей земле.

69.

А на кого-то кандалы надену,
Щадя лишь тех, кто перейдет в ислам!
Вчерашнему отмстите суверену,
По христианским шествуя телам!“ —
Так угрожала ведьма, но измену
Не предпочли герои кандалам.
Один Рамбальд на службу к чаровнице
Пошел из страха умереть в темнице.

70.

Так вышло, что Танкред в недобрый час
Забрел в тот замок за день до турнира.
В тюрьме томились мы, пока приказ
Не прибыл от дамасского эмира:
Он у колдуньи вытребовал нас
И в дар великому царю Каира
Велел в цепях отправить поскорей
В сопровожденье кучки дикарей.

71.

Через пустыню мы брели, не зная,
За что нас грозный фатум невзлюбил,
Как вдруг наш караван в песках Синая
Нагнал Ринальд и стражу перебил.
Потешилась рука его стальная,
Он нехристей жестоко изрубил.
Доспехи мы с покойников стянули —
Украденное мы себе вернули!

72.

Бертольда сын здесь каждому знаком,
Он жал мне руку, ласково, по-братски.
Неправда, что засыпана песком
Его могила – это слух дурацкий!
Он в Антиохию с проводником
Три дня назад ушел – он долг солдатский,
Он долг товарищеский исполнял
И, уходя, побитый панцирь снял».

73.

Умолк рассказчик, и высоким светом
Зажегся лик Пустынника Петра.
Пылал во взоре, к небесам воздетом,
Бессмертный луч вселенского Добра.
Он встал, отмеченный святым Заветом,
И ангелы решили, что пора
Открыть ему, что предстоит в грядущем
Поборникам Креста, вослед идущим.

74.

«Свершится правосудье в должный срок!» —
Вещал старик, напуганный прозреньем,
Возвысясь над толпой, высок и строг,
Пророчил, осчастливлен озареньем:
«Ринальд не умер, – грохотал пророк, —
Не верьте, братья, бабьим ухищреньям!
Он молод, он еще оставит след,
Достойный зрелых, возмужалых лет.

75.

Падет Восток пред юным исполином,
Но это лишь предтеча славных дел,
Развертывающихся списком длинным:
Вот нечестивца он копьем поддел,
Святой престол укрыл крылом орлиным
И, притесненью положив предел,
Покончил с чужеземным беззаконьем —
Легко с отродьем справился драконьим.

76.

Сыны его великих сыновей
Прославят лучшую из родословных,
Поднимут меч над папертью церквей
За слабых – против цезарей греховных.
Не будет в мире правоты правей:
Невинных защищать, карать виновных.
Потомство Эсте на борьбу со Злом,
Затмив светило дня, взлетит орлом.

77.

Святой престол от подлого безверья
Спасет орел бесстрашного юнца,
Во славу Божью расправляя перья!
Ринальд достоин высшего венца.
Уже вступал он в райские преддверья,
Но, миссии священной до конца
Не выполнив, был вытеснен из строя. —
Нам Небеса велят вернуть героя!»

78.

Перед величьем Эсте смолк монах,
Придавлен очевидностью прозренья,
Таимого в грядущих временах.
С ним рядом меркли дольние боренья!
Спустилась ночь на ласковых волнах,
Пролив потоки умиротворенья,
И только мыслям в старческом уме
Покоя не было в безмолвной тьме.