Освоение одиночества. О чем молчат любимым

— Куда в одну комнату? — жена теребила толстолапого, с усами, как у матери, щенка. — Кто же за ними ухаживать будет? Весь день на работе...

— Да. Всех Не возьмешь...

— Если бы свой дом был... Я бы всех забрала! Может их в деревню отвезти, к бабушке?..

— Двух уже дети взяли... Всех разберут... — утешительно, будто и ни к кому не обращаясь, бормотала старушка, унося порожнюю жестянку.

Щенки все съели и, подрагивая, заползли обратно втроем под лестницу высокого подъезда.

«Двоим оставленным было бы еще холодней там...»

Я повез пустые санки к своему дому. Спрятавшись за заслон от холода, закурил.

Голуби черной кучей сбились к корму. Воробьи расселись на ветках у кормушки, что повесила сосеДка.

Маша, отчаявшись дождаться, что я их буду еще катать, сама возила туда-сюда санки с малышами. Остановилась:

— Па-ап, ты чего такой грустный? Ну, па-ап!.. — Снова приехала, прислонилась к моим ногам, — Ты щенков домой взять хочешь? И я. — Я прижал дочку к себе. Сигарета попалась какая-то некрепкая. Молчал.

— Катайся. Не стой на месте. Дует.

— Прокатитесь с Мишей еще раз, и - домой, - позвала мама. - Холодно!

Мальчишкина рыбалка

(под плотиной Куйбышевской ГЭС)

Тот берег застыл в солнечной дымке черно-зелеными хребтами Жигулей, одетыми лесом, как мхом.

Седая, растревоженная Волга, сатанея, швыряет о берег глушеную рыбу.

С утра мальчишка с засученной штаниной носит ее с берега в большом сачке.

Чайка, метнувшись, упирает крыло и грудь в ветер и повисает, высматривая рыбу на отмелях.

Мальчишка с отцом, подвернув штаны, ловят у берега рыбу сачком и руками. Им из любопытства подошла помогать женщина в купальнике - из отдыхающих.

Ветер с вечера взъелся на наш берег, на эти огромные ветлы. Плещет ветвями, рвет с листьями грозди мелких веток и... ни с места. (Мокрая малышня выволокла на пляж большого сонного судака.) Вековущие стволы только покачивают высокими шапками - не шелохнутся.

Застекленные, элегантные коттеджи турбазы под ними, как у Христа за пазухой. Они забиты этим, все наполняющим шорохом, веселым шумом.

Мальчишку, видимо, захлестнуло. Мокрый, он гордо шлепает босиком по выложенным плитами дорожкам с очередным полным сачком.

Нравится!

Не высыпался почти неделю, а сегодня, наконец, удалось.

Жена будить не стала. Коснулась, как сон из детства, губами щеки, ушла на работу.

Дочка дотронулась пальчиками, шепнула на всякий случай: «Я ухожу», удовольствовалась подставленной во сне щекой и тоже не разбудила.

Володьку давно отвели в детский сад.

Когда я встал, нагулявшаяся и сытая Бимка грызла свою кость, а Мишка неслышно доделывал уроки.

С пересыпу голова - тяжелая. Есть, работать и говорить не хотелось. Раздражало чувство вины перед всеми тружениками.

Вчера прочел, что Каплер за полгода подготовил сценарий кинофильма «Восстание» («Ленин в Октябре»), а я вот сплю до полудня!

В этой головной тяжести роились обрывки рифмованных и нерифмованных строк, на которые я не мог позволить себе потратить время, чтобы их сделать. И они терялись.

Когда мы здоровы?

Когда едим, ходим, встаем и ложимся?.. Смотрим и видим?.. Или - когда поем об этом?

Когда виноваты перед жизнью?.. Перед собой?..

Я и тогда и тогда - виноват.

Мишка старается за пианино...

Вот и в детях гордимся ненормальностью...

Душа обнажена - не могу заставить ее заняться полезным трудом (должен писать статью в сборник трудов института).

Стихи! Они защищают от соблазна деланья полезного.

Наткнулся в тоненькой книжице Владимира Соколова на «Январский словарь». Маленькое стихотворение стало событием утра:

«Припорошит, а не припорошит,

Заворожит, а не заворожит»...

Утро снежное, теплое, пасмурное, с серыми воронами. Поделиться надо утром и стихами!..

Мишке десять лет и пятнадцать минут до школы. Он запихивает в рот свой бутерброд и простоквашу.

Ему! Ему я читаю это недетское стихотворение...

Набитый рот пополз кушам:

— Нра-авится!».

Он не торопится! Я тороплю его в школу...

Как хотим мы, чтобы дети нас понимали...

Будь он на моем месте, я бы не включился. Оборвал бы его... Накричал...

А ведь это он, а не я, только-только обнаруживает себя. Он, понимающий меня каждой своей кровиночкой, тельцем, моей походкой... всем своим строем похожий на меня и маму, заявляет себя... Не спешит... А мне некогда!..

«... Сяду-ка я на дерево-лошадь И поскачу в настоящий словарь».

Сны

Жуть .

Я заблудился...

Шел вдоль желтых невысоких каменных строений незнакомого города по набережной Невы.

Дома, дворы, край пустыря. Чугунная ограда маленького • дворика. За оградой в старинной кирпичной мостовой проступают прямоугольные контуры... надгробий.

Молодая женщина яростно скребет ногтями гаревый песок на родной ей могиле и воет. Она сумасшедшая.

На нее надвигается огромный квартал тяжелых серых монолитных современных домов. Он растет и ширится на месте заброшенного кладбища. Памятников будто и не было.

Жутко от такой современности...

Возле этого пустыря, глядя сквозь эту ограду, я проснулся.

Мама жива