Освоение одиночества. О чем молчат любимым

Не хочу, чтобы отнимали ничего моего! Я насторожился, и отвечал уже закрыто:

— Смотря для чего отнять?!

Цесю Борисовну я, конечно, помнил. Вернее, помнил этот заведомо готовый покорно стерпеть обиду, которую сама же и вызывает, этот уныло и машинально обижающий вас укоризной, но требующий сочувствия тон.

Конечно же, помнил. Но раз она задирается и хочет мнить себя забытой и обиженной «этим жестоким миром» и мной - пусть получит, чего просит.

Странно привыкать к знанию, что люди получают от людей и жизни то, чего просят, чего хотят не в мыслях, а в нуждах, в поступках.

Позавчера Светлана Николаевна попросила организовать какую-нибудь игру, которая выявляет особенности поведения взрослых людей разного психологического возраста. Мы играли в «Планету, пораженную чумой». По условию наша «Планета», на которой было всего 23 человека - 23 участника игры - могла спасти только пятерых. Результат оказался поразительно наглядным...

— Я звоню из Америки!

— Я понял.

Двадцать девять лет назад она обращалась ко мне по поводу ее грустных отношений с мужем, которого она «спасала и поддерживала на пределе сил» и который, естественно же, был не достаточно глубок, чтобы ее понимать. Она наглядно стоически «в одиночку несла ношу» семьи, воспитания единственной дочери, «девочки - по ее словам - очень своеобразной и нелегкой», да еще и работы...

Работала она сотрудником заводской многотиражки. В которой «честнейший человек» — она «была вынуждена так часто писать неправду», оправдываясь необходимостью зарабатывать на жизнь, обстоятельствами, временем - «всей этой унизительной для человека действительностью».’

Газета была партийной, и действительность эту она в ней воспевала. Иногда, правда, кого-то и что-то критиковала в ней не по заданию, но так героически, так иносказательно и исподтишка, что догадаться об этой критике могли только ее самые доверенные товарищи по газете, о которых она знала, что они «не стучат».

Я хорошо помнил обладательницу укоризненного голоса из Америки!

Уверенная в своей самоотверженности, и в том, что «все отдала дочери», она не засомневалась в своих стратегиях, даже когда привела эту свою только что окончившую школу дочь ко мне лечиться.

Та была словно спелената ее опекой. Своей жертвенной активностью мать буквально парализовала волю, инициативу дочери.

Девушка только что «почти отличницей» поступила в институт, но едва могла продолжать учебу из-за неприязни к себе и ужаса перед необходимостью общаться в институте с преподавателями и, особенно, с товарищами. Она была ужасно скованной «знайкой». '

Девушка снисходительно жалела отца.

Гордилась, по обязанности, жертвой матери.

Себя ощущала уродом.

Ничего не умела знать, кроме учебы.

Боялась людей, и от смущения не могла поднять глаз от пола.

Не мог я не помнить и - как эта щепетильная женщина завершила общение со своим «уважаемым» доктором - со мной.

Мне тогда было очень важно не принимать «подарков» от пациентов, ни в каком виде. Можно считать это «бзиком», но это был дорогой мне «бзик».

На ее заводе была серьезная библиотека.

Придя однажды вместе с дочерью, Цеся Борисовна принесла мне почитать взятый из их библиотеки старый сборник, в котором было несколько важных мне работ. Фрейда, тогда мало доступного.

Забрать у меня этот украденный ею из библиотеки сборник она «забыла»!

Вскоре ее «беспомощный» муж увез ее в Америку.

Перед отъездом она мне звонила, прося напутствия. Я спросил, когда она заберет книжку. Она посетовала, что не успеет.

Наверное, я должен верить, что меня так «отблагодарили». Ведь не может же она «отнимать время» безвозмездно...

Рационалистичные люди, не чувствующие движений совести, всегда и со всеми хотят расплатиться - они очень боятся быть должниками. Чтобы ощущать свободными себя, им надо от вас отделаться. А лучше сделать должником вас.

Но еще лучше их освобождает - «развязывает руки», если удается в чем-нибудь вас обвинить. Например, в бесчеловечности.

Свободнее всего они себя чувствуют, убедившись, что мир жесток, люди сволочи, а жизнь дерьмо.

Освободив себя от нравственных обязанностей передо мной и перед моей страной* шестидесятишестилетняя дама хочет теперь мнить меня обязанным ей, а себя доброй и бескорыстно заботливой.

Я помнил звонившую. Не верил ей. Ждал подвоха. Ждал очередной неправды, и рад звонку не был!

Единственный ее мотив, который я мог предположить -это опять утвердиться за чей-нибудь счет. Опять выставиться перед собой и кого-нибудь в своих глазах опорочить. Получить «бесплатную профсоюзную путевку» в рай.

Имя такой, освобождающей от обязанностей совести путевки: «Homo hominis lupus est[33]!» и «С волками жить, по-волчьи выть!».

Не нравятся мне те, кто, бросив меня, от меня же ждут прежней любви!

— Я звоню из Америки !...

— Я понял, — я нелюбезно молчал и ждал.

— Не могли бы ли вы оказать помощь одной молодой женщине в Самаре?... И ее матери? - Я настороженно слушал.

— Вы хотите, чтобы я о них рассказала?

— Я ничего не хочу. Это вы звоните, - жестко возразил я. — Почему о помощи им просите вы, а не они сами?