С четырех лет она носит в себе кем-то подсказанную обиду на мать! (Снова показалось, что ее же заботливой сестрой?! И, конечно же, из сочувствия. И - непременно - нечаянно.) Заслонив обидой свое первое и непосредственное чувство любви к матери, которым каждый ребенок растапливает самые ледяные заторы любого отчуждения, она с младенчества завоевывает любовь успехами. Но, не чувствуя себя, своей любви к маме, не понимает и ее чувств. Ничьих чувств! Укоряет. Ждет награды за старание. И - либо себя чувствует недостойной, либо всех - Вероломно лишившими ее заслуженного. А чаще, и себя - недостойной, и их - жестокими!
Не заметив в детстве мамы с ее реальными переживаниями, она сочинила понятное ребенку театрализованное, лишенное тревоги представление о «настоящей» любви. И со всеми, от кого ждет любви, строит те же отношения, что и с мамой. Уверенная в своей доброте и доброжелательности - никого не замечает. Наглядно доказывает, что успешна, то есть «хорошая» я любви достойна! А дальше, от друзей, от мамы, от сестры, от женщин и от мужчин - ото всех - эгоцентрично, как малое дитя, ждет материнского раскаяния и исправления маминой ошибки -доказательства ей, что они любят ее «по-настоящему»! То есть - как понятно уму играющего в отношения ребенка.
— Вы же и для сына сочиняете сказку о том, как «должно быть»... по представлению четырехлетней девочки! - договаривал я вдогонку. - Он, как и вы, вместо того, чтобы терпеливо знакомиться с тем, что есть, станет судьей всем и каждому! Будет всех мерить своей жестокой детской выдумкой. Оттолкнет искренних людей. И останется в одиночестве суетливых приятельств с такими же втайне или явно обиженными вселенскими критиками, как и вы.. Отчается! - Адресуясь к ее заботе о сыне, я надеялся прибавить молодой женщине сил для действительно бережного к себе самой присвоения нового.
Она плакала. Было тревожно, не только от сострадания, которое не следовало выказывать (не разоружить, не ослабить ее). Начинался растормаживающий ее инициативу выбор[36]
! Сумеет ли она его вынести и, не отмахнувшись от боли открытия, дожить до завершения этой внутренней работы?! Не прервет ли преждевременно эту беременность собой?!Ведь, если она допустит и сумеет принять версию, что не мама обделила ее, а она сама отказалась от матери, что она отняла у мамы дочку, то ей придется открыть, что и дальше она была так же, как с мамой, черства, жестока и несправедлива со всеми! Со всеми, кого подпускала близко! Такое открытие освобождает ото всех обид. Раскрывает тебя миру.
Но до этого ей не миновать прожить горькие минуты узнавания того, сколько незаслуженной боли причинила всем она сама! Начиная с мамы, кончая отцом своего сына, сыну даже, оставшемуся без отца! Сумеет ли она до конца прожить свое раскаяние?!
Ведь она привыкла к вопросу о вине! А виноват всегда не я! Иначе мне держать ответ и быть наказанным.
Сумеет ли она воспользоваться новым для нее вопросом: «Что от нее в ее жизни зависело и зависит»[37]
?Этот вопрос дает свободу присваивать свои действия и их последствия - присваивать свою жизнь! Но само это присвоение счастливо только в его завершении. А поначалу - болезненно, как всякое раскаянье, для человека, который никогда раскаянья не переживал до конца.
Теперь решается, что она выберет!
Боль прозрения, и тогда - все не зря!
Или сиюминутный покой и обиду за причинение ей этой боли. Тогда - еще более глубокое подавление и без того подавленной ее инициативы, еще более бравурную демонстрацию внешней успешности, более глубокий отказ от своего лица! Ведь в ее присвоенном опыте нет знания о полезности для нее правды! Тогда все, что здесь делалось, для нее опасно и вредно.
Она не уходила с марафона. Просто в начале второго дня ее долго не было.
Конечно, человек занятой, она могла и позволить себе в воскресный день (марафон идет субботу и воскресение - с 9 утра до 9 вечера) поспать подольше. Но такое не вязалось бы с ее непременной обязательностью. Вероятно, она не придет из-за вчерашнего.
Удивительны эти так изящно предупредительные и деликатные люди!
Едва вам представленные, они улыбаются вам так восхищенно и искренне, так убедительны и тонки в комплиментах и так осторожны. С таким энтузиазмом говорят, делают и обещают вам приятности, что, позволь вы себе хоть каплю беспечности, вы - даже и подумать, не то что заметить!.. - не вспомните скрытой за этим для всех готовым энтузиазмом глубокой усталости от вас, от всех нас, от самих себя!
Они без всякой вашей просьбы обещают вам все, что вы только могли бы пожелать! С ними так легко общаться! Особенно чужим и в праздники! Они так броско интересны!
Но, если вы во все эти убедительные, хоть и ничем с вашей стороны не обеспеченные подарки поверили! Если только приняли весь этот парад любви к вам за искреннюю сердечность! Я вам не завидую! На какую холодную стену отчуждения, удивления вашей наивности и вашей же бестактности вы наткнетесь!