Идеалы, идеи и системы идей — называемые идеологией — всегда играли в истории человечества выдающуюся роль. Не нужно быть историком, чтобы констатировать древнейшую истину: все великие события в мире, начиная с возникновения мировых религий и кончая революциями и войнами, подготавливались идеями, которые покоряли массу. Глубоко постиг эту истину основоположник самой значительной идеологии XIX века Карл Маркс. Его идеология, названная им самим «научным социализмом», на деле была и есть пятая мировая, но атеистическая религия. Только в отличие от классических религий, с признанием Бога и обещанием райской жизни на том свете, Маркс на место Бога поставил материю, а райскую жизнь обещал уже на этом свете, если люди перейдут в его атеистическую веру. Не нужно быть также марксистом, чтобы видеть корни возникновения новой марксистской религии в социальных условиях раннего капитализма, при которых родился Маркс. Первобытный, или ранний, капитализм рос не только на грабежах колониальных стран, но и на нечеловеческих страданиях народов метрополий. Первая страна капитализма, Англия конца XVIII и начала XIX века с ее глубокими социальными контрастами в обществе, где рост богатства немногих был прямо пропорционален обнищанию многих, как раз и послужила материальной базой наукообразного обоснования новой социальной религии с ее зажигательным призывом: создать новое общество, в котором в духовной жизни не будет насилия человека над человеком, а в материальной жизни утвердится закон: люди работают по способностям, но получают по потребностям. Верил ли сам Маркс в возможность создания такого гармоничного общежития человечества в будущем, для науки не имеет никакого значения. Значение имело другое: удастся ли новой социальной религии завоевать массы. Маркс хорошо знал из истории возникновения старых классических религий — иудейской, христианской, мусульманской, буддийской, что всякая новая идея, овладевающая массой, становится материальной силой, как выражался он сам. И у Маркса появились «верующие» — повсеместный рост революционного рабочего движения в Европе во второй половине XIX века в значительной мере был заслугой Маркса. Даже в России, где капитализм находился еще в пеленках, появились отечественные марксисты. Как и в каждой религии, так и в марксистской религии в конце XIX и начале XX века произошел раскол — образовались два лагеря в марксизме — лагерь «ревизионистов» (демократические социалисты Запада) и лагерь «ортодоксальных марксистов» (революционные социалисты или большевики в России). «Ревизионисты» стояли и стоят на точке зрения «мирного перехода» от капитализма к социализму путем широких социальных реформ, «ортодоксы» — за насильственное свержение капиталистического строя путем вооруженного восстания. В России ортодоксов возглавил Ленин, который раньше всех понял, что «научный социализм» сам по себе никогда не восторжествует на земле, но им можно и нужно воспользоваться как средством для достижения стратегической цели любого политика — захвата власти над Россией. Для этого надо создать в стране широко разветвленную конспиративную политическую организацию, поставив во главе ее узкое ядро профессиональных революционеров. Такова была партия большевиков, которую создал Ленин. Однако в одном Ленин оставался верен «научному социализму» — в словесной проповеди коммунистической утопии Маркса он был неутомим. Исходя из этой утопии, чтобы завоевать влияние в низших слоях общества, играя на их низменных чувствах, он обещал им в будущем все, что только они могли сами себе желать.
Теперь вообразите себе на минуту такую фантастическую сцену: Ленин чудом воскрес, как в повести писателя В. Войновича, вышел из мавзолея и тут же на Красной площади начал выкрикивать лозунги: «Вся власть Советам», «Вся земля крестьянам», «Заводы и фабрики рабочим», «Долой постоянную армию», «Долой постоянную бюрократию», «Долой тайную полицию», «Зарплата министра должна быть не выше зарплаты среднего рабочего». Не требуется особой фантазии, чтобы представить себе теперь иную, на этот раз уже вполне реальную сцену — такого Ленина Чебриков и Горбачев быстро отправили бы на другую площадь — на Лубянскую.