От Арденн до Берлина

— Признаться, — отвечал Кремлев, — и я начал удивляться своему военному счастью уже после первого задания в тылу врага. Но после одной серьезной раны уже, увы, не считаю себя завороженным от пули.

Рассказывая о том, что ему пришлось пережить в первые часы неожиданного наступления немцев, Худ сказал Кремлеву:

— Вот когда я понял, как прав был наш армейский капеллан-католик Билли Кюммингс, когда он произнес исторические слова: «В окопах не бывает атеистов». Впервые с детских лет взмолился я господу богу, хотя с детства не ходил в церковь. А ведь мои родители — набожные пресвитерианцы, потомки шотландских пуритан.

— А я — атеист, — сказал Кремлев. — Мои родители раз и навсегда порвали с русской православной религией сразу после революции… И я о боге — есть он или нет — думал очень мало. Только раз мне захотелось призвать его на помощь — а вдруг он все-таки есть. Это было в партизанском лесу, в болоте, где я лежал целые сутки один, тяжело раненный немецкой разрывной пулей в ногу, и истекал кровью. Но, помню, сказал себе: «Не трусь, не будь предателем, не молись!»

— Ты и в самом деле большевик? — спросил Худ. — Наверное, все русские разведчики — большевики?

— Я ж отвечал вам на допросе: комсомолец я.

— А я считаю себя демократом джефферсоновского толка.

Скоро дошло дело и до заветных фотокарточек Эриха. Виктора поразило, что некоторые из них были цветными, — таких фотографий он еще не видел. Вот жена Пегги, или просто Пег, сокращенно от Маргарет…

— Никакой логики, — покачал головой Виктор. — Впрочем, и у нас произвели Женю от Евгения, Лешу от Алексея, Дуню от Евдокии…

— Вот это сын Эрик Худ-третий — пять лет. Вот дочь Пэм — три годика…

— Почему «третий»? Он что, король, твой сын?

— Наследный принц Соединенных Штатов, — засмеялся Эрик. — У нас так принято. Мой отец — Эрик Худ, я Эрик Худ-второй, а мой сын — Эрик Худ-третий.

Сын стоял в индейском костюме, с перьями на голове, на роликах, с игрушечным луком в руках.

— Пег называет его херувимчиком. Правда похож?

Виктор не сразу понял Эрика. Слово «херувимчик» не входило в его активный лексический запас.

— Правда, — сказал он, вспомнив значение слова. — Вылитый купидон! И с луком!

— Подрастет, отдадим в военную школу в Вэлли-фордже. По стопам деда и отца пойдет. — Эрик закурил новую сигарету. — Солдат до мозга костей, отец мечтал и из меня сделать солдата. Нашим домом он командовал как казармой, ввел строжайший режим дня. Весь дом был украшен реликвиями трех войн, в которых он участвовал. Одной из этих реликвий являлся и старый денщик отца. А в саду под мачтой со звездно-полосатым флагом стояла маленькая пушка, привезенная отцом из Мексики, где он воевал рядом с Паттоном. Спуская флаг и объявляя отбой в минуту солнечного заката, он палил холостым зарядом из этой пушки, невзирая на жалобы соседей. Еще до школы отец учил меня стрелять в нашем домашнем тире. И грамоте я учился по военным книгам — других отец не читал. Он хотел, чтобы после школы в Вэлли-фордже я непременно пошел в академию в Вест-Пойнте…

Эрик протянул русскому еще одну фотографию.

— Моя жена Пег. Мы стоим с ней на лестнице вест-пойнтовской церкви. Нас сняли по традиции сразу после венчания. Медовый месяц мы провели в Калифорнии — Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Голливуд…

— Красивая женщина. Могла бы сниматься в Голливуде.

— О, спасибо!

Пег и в самом деле была хороша в своей фате. И улыбка американская. Все тридцать два зуба напоказ. Плюс десны. Как на рекламе зубной пасты.

— Спасибо. А вот мы на крыльце отцовского дома в Вирджинии. Все соседи — офицеры. Рядом — клуб армии и флота в Вашингтоне. Если офицеры служат где-то, то они сдают дома только офицерам. А тут мы стоим у нашей машины — «Меркурий» сорокового года — в Филадельфии. У отца был «паккард» тридцать девятого. Потом сбылась его мечта — он купил в сорок втором «линкольн». У тебя есть дома машина?

— Я даже не знаю ни одного частного автомобилевладельца.

— О, автомобиль — это прекрасно! А вот мы все в отцовском домашнем баре. Тогда мы еще не были в ссоре. Все смеются. Помню, отец произнес по-французски свой обычный тост в мужской компании, тост наполеоновской кавалерии: за красивых женщин, прекрасных лошадей и их наездников!

— А кто этот негр в белом смокинге?

— Бармен. Он мог быть и белым, но мой отец, как и большинство наших генералов, с Юга, из-под Атланты, штат Джорджия.

— А почему ты поссорился с отцом?

— Из-за вас. Из-за тебя.

— Как так?