От Арденн до Берлина

Национальный герой Америки Чарлз Линдберг договорился до такого чудовищного заявления: «Война против Гитлера — ошибка, войну надо вести на Востоке».

Честно говоря, американская публика считала, что Советский Союз будет быстро побежден Гитлером. Страсти накалялись. Группа Эрика и другие студенты, стоявшие за дело союзных держав, пикетировали преподавателей-изоляционистов, а студенты-изоляционисты бойкотировали профессоров, стремившихся послать их «на бойню». Кипели тысячные демонстрации «за и против вступления в войну». Суперзвезда стриптиза Джипси Роуз Ли раздевалась в пользу Британии. Арестанты в тюрьме Уолла-Уолла давали концерты в пользу Британии. Администрация, проявив большую на этот раз дальновидность, чем студенчество, медленно, но верно шла к войне и, понимая это, направляла все большие ассигнования захиревшим за годы Великой депрессии высшим учебным заведениям, добиваясь военизации учебной программы. Все большее число студентов вовлекалось в летные курсы, но Эрик, хороня давнюю свою мечту, погубленную волей отца, теперь уже оставался верен артиллерии. Он радовался, когда все важнейшие университеты взялись за научноисследовательскую работу в разных военных областях, Принстон избрал баллистику, и он, Эрик, будущий бакалавр искусств, довольно глубоко изучил законы полета артиллерийских снарядов.

И все же, к чести молодежи Америки того времени, следует признать, что непрерывно возраставшая угроза завоевания мирового господства гитлеровской Германией заставила ее одуматься, осознать страшную опасность, нависшую над страной. Об этой опасности со всей откровенностью говорил президент Рузвельт. С каждой гитлеровской победой изоляционисты стали толпами перебегать к своим вчерашним противникам, соперникам в бесчисленных потасовках. Любо-дорого было посмотреть на этих «изоляционистов» и «пацифистов» на занятиях штыковым боем и рукопашной! Гарвард и тот отменил летние каникулы. К декабрю 1941 года уже 60 тысяч пилотов-студентов получили летные права. Девушки-студентки становились автомеханиками, водителями санитарных машин, почтовыми цензорами. Неумолимо надвигался Перл-Харбор.

— Мы знали, что война будет нешуточная.

— Легко вам говорить, — возразил Виктор, — когда на вашу Америку не упало ни одной бомбы, ни одного снаряда.

— Это неверно, — заявил Эрик. — Японцы посылали против нас воздушные шары. С одного шара сбросили бомбу, которая убила близ города Блая, штат Орегон, шесть человек, выехавших на пикник. Пятеро из них были детьми. Я видел их фотографии. Только эта японская бомба пролила кровь на моей родине.

— Н-да! — только и сказал русский.

Для генерала Эрика Худа Перл-Харбор был чудовищным ударом.

— Помню, в тот день у отца были сумасшедшие глаза и всклокоченные волосы. «Боже правый! — повторял он. — «Великая тихоокеанская война»!» Так называлась книга англичанина Гектора Байуотера, изданная еще в двадцатые годы. В этой книге японцы нападают на наш флот в Перл-Харборе! На Гуам и Филиппины! Это был точный прогноз первого удара! Мы не вняли этому предостережению и за это погибнем!..

Когда Соединенные Штаты объявили войну Германии, генерал Худ-старший послал министру рапорт с просьбой взять его обратно на военную службу, и военный министр, зная, что генералы в Америке на дорогах не валяются, немедленно призвал его на действительную службу. Генерал написал мне короткое письмо, сообщив, что выезжает в Вашингтон, где будет служить в военном министерстве. «Надеюсь, всякие объяснения между нами излишни. Я по-прежнему считаю, что был прав, но мне не удалось уберечь мою нацию от этой войны. Теперь мы должны защищаться и нападать. Но воевать мы должны не за союзников — пусть они сами таскают каштаны из огня, а за добрые старые Соединенные Штаты… Так или иначе, мы сейчас, сын мой, в одном строю…»

Все газеты славили теперь мужество Красной Армии, но Принстон вслед за Гарвардом и Дартмутом отказался заслушать выступление выпущенного из тюрьмы руководителя Компартии США. Эрик и его группа осудили это решение, но ничего не могли поделать. Идеологическая борьба продолжалась и в союзном лагере. Однако декан Гаус взирал уже не столь грозно и осуждающе на «леволиберального» Эрика Худа-второго. Теперь все было поставлено в Принстоне на военную ногу: абитуриентов отбирали армия и флот, за их обучение платило государство, казенные деньги заполнили университетскую казну. Принстон, как и другие важнейшие университеты, стал фактически военной академией. Власти планировали выпустить за войну около миллиона офицеров из колледжей. Без всей этой перестройки они не могли бы создать настоящую современную армию.