От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

В самой Йене я сначала виделся лишь со студентками, которых знал по Гейдельбергу, а также с теми, кого они привели с собой. Нередко мы сидели на одних и тех же лекциях и семинарах по философии и математике, но каждую пятницу по вечерам собирались в большой комнате на Йенергассе, где я поселился, в пяти минутах ходьбы от Ботанического сада. Часто я подолгу простаивал там у окна и любовался прекрасным садовым пейзажем, который позже почти целиком покрывался глубоким снегом. Нас было двое или трое студентов-юношей и пять или шесть девушек, и мы читали тот раздел Торы, который приходился на очередной шабат. (Тора традиционно разделена на 53 отрывка, в високосные годы – на 54, и таким образом в течение года она бывает полностью прочитана в синагоге.) Трёх моих гейдельбергских дам я учил ивриту, и по мере их продвижения мы, возжигая субботние свечи, уже читали некоторые стихи не только на немецком, но и на иврите.

Мои приятельницы тоже приводили своих друзей, так что у нас не было недостатка в темах для разговоров и дискуссий. Своим знакомством с психиатрической литературой я обязан Валерии Грюнвальд. В один из ноябрьских дней меня вызвали в мэрию для подписания документов о моём «временном» увольнении из армии, и чиновник, который также заплатил мне какие-то деньги в оплату моего «отпуска, положенного перед увольнением», положил передо мной разные бумаги и в их числе одну, вовсе не предназначенную для подписания. Заметив это, он тут же забрал её обратно. Но я всё же успел заглянуть в этот документ и прочесть абзац, в котором говорилось, что увольнение мне дано не потому что я психопат, как было указано во всех остальных документах, а вследствие «dementia praecox». Я недоумевал, откуда они это взяли. Днём на наш урок иврита пришла Валерия, и я спросил у неё об этом как у студентки, заканчивавшей медицинский факультет: что такое «dementia praecox»? Она ошарашенно на меня посмотрела: «Это нашли у тебя?» Я ответил: «Ну да». «Разве ты заранее ничего не почитал на эту тему?» Я сказал: «Нет, я вообще впервые встретил этот термин сегодня утром и раньше не читал ничего научного на эту тему. Она объяснила мне суть дела, принесла книги, в которых всё это было описано в деталях, и мне оставалось лишь удивляться, насколько точно я это себе представлял. Несколько раз она брала меня с собой на занятия по психиатрии, на которых были представлены разные действительные случаи. Я был сильно впечатлён как научными описаниями в литературе, так и упражнениями профессора Бинсвангера (он был крещёным евреем, притом весьма знаменитым), который тридцать лет назад был лечащим врачом больного Ницше. А ещё Валерия как-то раз уговорила меня съездить на шабат в Эрфурт, её родной город, и выступить там перед некой группой её еврейских друзей, рассказать о сущности Талмуда. Я до сих пор удивляюсь своей смелости, однако моя речь, прочувствованная и пылкая, вполне удалась и произвела впечатление на слушателей. Сам я впервые приступил к изучению Гемары за четыре года до этого.

Ещё за две мои новые дружбы я должен поблагодарить Кэти Холлендер. Она часто приходила к нам вместе с Кэти Оллендорф, племянницей Альфреда Керра[93]. Через полтора года Кэти Оллендорф вышла замуж за Иоханнеса Роберта Бехера, для которого это был первый брак. Бехер, один из ведущих поэтов экспрессионизма, уже в пожилом возрасте стал министром культуры ГДР и верным сталинистом. Мои гейдельбергские приятельницы не только были намного старше меня, но и не отличались особой красотой. Однако Кэти Оллендорф, в то время «уже» 27-летняя девушка, заканчивавшая медицинский курс, выделялась среди остальных необыкновенной грацией и невинным взглядом, совершенно неподражаемым. Этот взгляд буквально ошеломлял, и так он действовал на многих. При этом она была глубоко религиозной натурой, восприимчивой вообще-то к любой вере, хотя бацилла иудаизма, которую, судя по всему, не я первый в ней посеял, действовала в её организме особенно активно. Она была хорошо образованна, но абсолютна чужда интеллектуализма и жила исключительно чувствами. В сущности, она была самым очаровательным человеком из всех, кого я встречал в своей жизни. Мы с ней дружили много лет, и в начале 1933 года, когда она остановилась у нас в Иерусалиме посреди своего путешествия по Средиземному морю, мы с женой отговорили её возвращаться в Германию, убедили оставить Европу и поселиться рядом с нами. Кэти совершенно не понимала, что происходит в Европе. Так или иначе, она осталась с нами и почти сорок лет работала в Иерусалиме гинекологом. Жила она на улице Йеллина и имела большую практику в районе Меа Шеарим[94]. Однажды она с большим удивлением поведала нам о своём открытии – оказывается, жители Меа Шеарим практически ничем не отличаются от остальных людей: «Вот уж чего я никак не ожидала».