От Берлина до Иерусалима. Воспоминания о моей юности

Мой брат был тогда одним из ярких трибунов КПГ в Берлине. Я ни разу не смог себя заставить пойти на его выступления, но наши споры носили очень бурный характер, при том, что мы всегда оставались друзьями. Вернер не без юмора рассказывал мне о закулисных манипуляциях присланных из Москвы функционеров, из которых особо губительную роль для партии в последующие три года сыграли Радек и Гуральский[185]. Как и многие коммунистические благочестивцы в те времена, мой брат разделял принцип «революционной необходимости» (читай: беспощадного террора), который в период после раскольнического партсъезда в Галле играл центральную роль в тогдашних дебатах. Правда, как это было тогда принято, а быть может, по собственному убеждению – я так и не узнал – мой брат, как и сам Зиновьев в своей пресловутой речи в Галле, попросту отрицал большинство фактов, хотя и принимал их теоретическое обоснование. Для меня всё это было абсолютно неудобоваримым. Вскоре брат стал самым молодым депутатом Рейхстага и сразу оказался в самом ядре чёрного списка у нацистов. В то время в КПГ бушевали чрезвычайно ожесточённые фракционные бои, и руководящие органы менялись в мгновение ока. Мой брат очень рано оказался вовлечённым в эти дискуссии, что позволило ему в 1925 году возвыситься до членства в руководящем органе партии, но и привело к его исключению из партии уже в апреле 1926 года. Он оставался коммунистом – и даже был депутатом Рейхстага до очередных выборов – но уже вне партии, окончательно впавшей в сталинизм. Я встречался с ним в Берлине во время двух моих поездок в Европу в 1927 и 1932 годах, и он рассказывал мне о своей деятельности в этот период. Тяжёлый экономический кризис, разразившийся в 1929 году, заставил его вновь поверить в германскую революцию «слева», и он ожидал её, когда я посетил его в Берлине в октябре 1932 года. Либо придёт революция, говорил он мне, либо воцарится варварство. Так он ещё понимал ситуацию, но к своей собственной судьбе, ожидавшей его в этом последнем случае, он оставался слеп.

Вернер Шолем. 1930-е

Вернер Шолем. Нач. 1930-х

Я не поверил своим ушам, когда он с наивностью, превосходящей всякое разумение, уверял меня: «Они в любом случае ничего мне не сделают, ведь я инвалид войны». Поэтому когда Гитлер пришёл к власти, Вернер, вместо того чтобы немедленно бежать, всё продолжал колебаться. Его арестовали в ночь поджога Рейхстага и каким-то чудом, а возможно, по ошибке, выпустили через несколько дней. Всё же он продолжал медлить, поскольку хотел обеспечить надёжное убежище жене и двум своим дочерям, пока в конце концов через два месяца его опять не арестовали, на этот раз окончательно. Более семи лет он провёл в концлагере, после чего в июне 1940 года был расстрелян в Бухенвальде.