От Блока до Бродского

«Москву – Одессу» (1967), внешне простую историю о бесконечных задержках авиарейса, можно прочесть (в зависимости от понимания последней ключевой строфы) как символическое размышление об укрощении, смирении героя или, напротив, неистребимой тяге его к свободе на фоне покорности других.

Но надо мне туда, куда меня не принимают, —
И потому откладывают рейс.

Мне надо – где метели и туман,

Где завтра ожидают снегопада!..
Открыты Лондон, Дели, Магадан —
Открыли все, – но мне туда не надо!
<…>
Опять дают задержку до восьми —
И граждане покорно засыпают…
Мне это надоело, черт возьми, —
И я лечу туда, где принимают!

«Утренняя гимнастика» (1968), юмористическая зарисовка знакомой каждому советскому человеку радиопередачи, вдруг превращается в печальное размышление о феномене толпы, из которой опасно высовываться, проявляя свою индивидуальность. «Не страшны дурные вести – / Начинаем бег на месте, – / В выигрыше даже начинающий, / Красота – среди бегущих / Первых нет и отстающих, – Бег на месте общепримиряющий!»

А «Песенка прыгуна в высоту» (1970) по мере развертывания фабулы, напротив, становится притчей о верности себе, благородном упрямстве, которое, в конце концов, оправдывается и позволяет добиться поставленной цели. «Но лучше выпью зелье с отравою / Я над собою что-нибудь сделаю – / Но свою неправую правую / Я не сменяю на правую левую!» – «Пусть болит моя травма в паху, / Пусть допрыгался до хромоты, – / Но я все-таки был наверху – / И меня не спихнуть с высоты!»

В песнях-стихах Высоцкого, как правило, мало «чистой» лирики, психологической тонкости невыразимого или гармонической точности классической традиции. Его художественный мир строится по-иному: разнообразные типы-маски ролевой лирики, стилистическая игра со штампами, антитеза, реализация метафоры, эффектный афоризм-концовка.

Если в жанровом отношении Высоцкий продолжает балладную традицию, то в области стиля он явно принадлежит к «футуристической» линии словесного конструктивизма, использования языка «улицы», интонации и стихии устной речи. На один уровень с поэтической классикой Высоцкого выводит не всегда результат, но почти всегда – степень самоотдачи.

«У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье». Так Маяковский – тоже на грубоватом языке улицы – сказал про Сергея Есенина, но, как выяснилось совсем скоро, – и про себя самого. После 25 июля 1980 года (день смерти Высоцкого) этот поэтический некролог можно было смело повторить по отношению к забулдыге подмастерью следующей эпохи.

И лопнула во мне терпенья жила —
И я со смертью перешел на ты,
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.

Я от суда скрываться не намерен:

Коль призовут – отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.

Но знаю я, что лживо, а что свято, —

Я это понял все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.

(«Мой черный человек в костюме сером!..

», 1979)

Юрий Валентинович ТРИФОНОВ (1925–1981)

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА

Художественный мир прозы Трифонова

ВРЕМЯ И МЕСТО: ФОРМУЛА ПАМЯТИ

Юрий Валентинович Трифонов родился в Москве, в семье крупного советского деятеля, старого революционера в огромном Доме Правительства на берегу Москвы-реки, который он позднее сделал символическим заглавием своей повести – «Дом на набережной». Налаженная, сытая, счастливая жизнь баловня советской эпохи рухнула в 1937 году: был арестован и вскоре расстрелян отец, отправлена в ссылку мать и мальчик вместе с бабушкой выселен из старой квартиры. Трифонов жил в эвакуации, работал на военном заводе, в 1942 году вернулся в Москву, поступил в Литературный институт и через несколько лет, написав вполне официозную повесть «Студенты» (1950), получил за нее Сталинскую премию.

Через много лет он вспомнит ироническую реплику напечатавшего повесть А. Т. Твардовского: «…Сейчас у вас самое ответственное время… Сейчас успех – опасность страшная!.. Испытание успехом – дело нешуточное. У многих темечко не выдержало» («Записки соседа», 1972).