Первая глава диссертации «Масонские организации в Москве конца XVIII–I четверти XIX в.» представляет собой тщательное и, можно сказать, дотошное выявление (в том числе и с привлечением десятков архивных источников) состава масонских лож (с. 62), их организационной структуры, способов взаимодействия между собой и методов деятельности по совершенствованию структуры, церемониала, приему новых членов (с. 92—101). Здесь автору удалось сделать несколько важных уточнений и дополнений конкретно-исторического характера к тому, что уже известно из работ других исследователей. И одного этого в соединении с важными материалами, представленными в Приложении (с. 193–207), достаточно для того, чтобы признать диссертацию состоявшимся самостоятельным научным исследованием.
Тем интереснее попытки обобщения полученного материала в свете заявленной темы и предмета исследования, предпринятые во второй главе «Масонская доктрина и культурные традиции московского дворянства конца XVIII–I четверти XIX в.». Своеобразным рефреном всей второй главы служит тезис о том, что масонство представляет собой чистую форму, настолько прозрачную, что она перестает различаться при наполнении ее любым содержанием. Первый раз эта мысль высказывается еще в разделе, посвященном историографии, при характеристике действительно полярных мнений историков о том, чем было масонство в России, можно ли его именовать силой прогрессивной или, наоборот, глубоко реакционной (с. 16–17).
Затем, уже во второй главе, автор высказывает мысль о том, что глубоко индивидуальная работа духа по самоусовершенствованию не может быть совместима с общественной практикой масонов, в том числе и с ритуалом, принятым в большинстве масонских лож (с. 119). А это, в свою очередь, ведет к подмене содержания формой, если в масонстве вообще можно найти содержание. Далее в диссертации утверждается, что различие интересов, с которыми шли в ложи представители российского дворянства (и не только они), не позволяет выделить сколько-нибудь общих целей масонского движения (с. 154).
Наконец, автор формулирует афористичный, но сомнительный с научной точки зрения тезис: масонство — идеально организованная пустота, готовая форма, которую каждый может наполнить собственным содержанием (с. 170). Таким образом, одно из ключевых положений концепции автора состоит в том, что масонство было востребовано в России именно как чистая форма, не обладающая никаким содержанием и тем самым полезная всем, кто хотел общественной самоорганизации: мистикам, авантюристам, карьеристам, просветителям, декабристам, скучающим российским прожигателям жизни, иностранным агентам и многим другим. И именно поэтому правительство до времени его терпело. Как только форма наполнялась каким-либо содержанием (вне зависимости от его характера), она признавалась вредной и ее официально запрещали. Сначала Екатерина II, затем ее внук Александр.
Позволим себе не согласиться с этим положением. На наш взгляд, масонство обладало (в то время) собственным содержанием. Если бы этого не было, то оно очень быстро стало бы клубом по интересам, а не целью жизни многих замечательно умных, образованных и талантливых людей, составлявших и совершенствовавших уставы масонских лож, переводивших масонские произведения на русский язык, писавших поэмы и трактаты масонского содержания. Примеры приводить здесь не будем, они во множестве содержатся в диссертации. Укажем лишь, что, на наш взгляд, содержанием масонства от его возникновения и по крайней мере до середины XIX в. была
Именно тайна была тем полем, на которое как магнитом тянуло людей, не только молодых, но и многое повидавших и многого достигших. Это тайна особого знания, не подвластного ни механицизму естественных наук, ни упрощенности массового сознания, ни бюрократической рациональности власти, ни даже художественному чутью поэта. Она не была и не могла быть раскрыта, потому что раскрытая тайна — не более чем оксюморон. С ней произошло лучшее, что могло произойти, — она была забыта, и были заброшены пути, к ней ведущие. Поэтому, как представляется, во времена поиска тайны масонство вышло на уровень великой культурной традиции, но не смогло на этом уровне удержаться и деградировало (упростилось) вместе с массовым сознанием.