От чистого истока я начинаю путь (СИ)

Стивен, поддерживающий меня за плечи, и правда переродился в другом Мире — лоа перекрестков перехватил его дух, но не успел поймать душу, которая выбрала себе только что родившегося младенца из большой семьи. Дети священны для магии, поэтому я тогда и потеряла надежду увидеть моего художника снова, а хитрый лоа просто выследил его и приставил к новорожденному Барона Самеди, чтобы тот всегда был рядом. Смешно, что у ребенка место духа-хранителя занял лоа смерти, рома и секса. Который воспринял эту обязанность как отдых от нескончаемых проводов умерших за Грань, ведь в том Мире были свои Хароны и Жнецы. Стивен рос крепким и сильным, словно лучший воин лирим, но на этот раз воевать ему не пришлось — новый Мир был пусть и технически отсталым, но спокойным. Барон Самеди от скуки (и от отсутствия Маман Бриджит и рома с табаком) изредка подкидывал Стиву сны с намеками. В итоге бывший Капитан Америка сначала стал кораблестроителем, а затем и путешественником, который открыл много новых земель. Одно осталось прежним — с женщинами у него не клеилось, поэтому он так и прожил свои годы скитающимся по морям одиночкой, пока корабль не попал в шторм и не разбился о скалы. Барон Самеди подхватил его душу из волн и передал Папе Легба, которому была открыта дорога в Мир Двух Солнц, где под волшебной яблоней лежало еще не остывшее и вылеченное от ран тело Стивена Гранта Роджерса. В странствиях между Мирами время значит все и ничего.

Потом эти двое ограбили мой тайник, вернулись на Землю и временно обрубили мне магию, остановив на середине страшную ворожбу.

На Темной Стороне нашего Мира, где видна истина и след любого колдовства, Папа Легба снимал с моей спины щупальца проклятия, а я все не могла понять, почему лоа так печется о нас. Уже повернулась и хотела спросить, но он быстро закрыл мне глаза рукой. Грубые мозоли темных ладоней оцарапали веки, но я успела заметить, что низкорослый луизианский дедушка (или наглый парень) с тросточкой и соломенной шляпой — лишь иллюзия для соблюдения более современного вида. На самом деле Папа Легба — высокий сильный мужчина с почти черной кожей, у которого всей одежды — ритуальная раскраска, тяжелые яркие бусы и леопардовая шкура вокруг бедер. Если он и был шаманом, то очень-очень давно. В Африке.

— Еще не время, Баст, — в басовитом голосе слышны знакомые интонации. — Хотя какая ты Баст? Так, несдержанная Сехмет, которую только муж-Демиург и способен успокоить. После красного пива с корой йохимбе, хе-хе… — и скрылся за спиной, продолжая вытягивать щупальца проклятия. Еще и про африканское пиво с занятными эффектами вспомнил…

— Папа Легба, это ведь именно вы с Душой Мира меня призвали. Так? Почему именно в ту подворотню к Стивену? Почему не раньше? Например, в Ваканду, куда вы меня постоянно просите заглянуть? Я могла бы просто впасть в спячку и подождать до двадцатого века.

— Твой Путь должен был начаться оттуда. С грязи и отбросов, чтобы не расслаблялась в умирающем Мире, — чувствую, как еще одно черное щупальце противно выдергивают из-под кожи. — И со встречи с чужой чистой душой, чтобы не теряла надежду его исцелить. Ну и… не важно.

— А… — открыла рот для возражений, но на плечо опустилась тяжелая рука.

— Мы не вмешиваемся в дела живых напрямую, Астрель. Ты — наши руки, и мы решили, что призыв в сорок второй принесет больше пользы. Не спорь со стариком, маленькая балда по имени Бася.

И просто исчез, оставив после себя запах конфет и табака. Теперь и мне пора вернуться.

Под яблоней, ветви и корни которой снова стали самыми обычными, а не из сияющего золота, я увидела поистине кошачью радость — здоровяк Карл вместе с командой «Матершинницы» подкидывал Стивена в воздух. Мой художник просил опустить его на землю, а человекообразные коты только скалили клыки, пушили хвосты и говорили, что еще один разочек, и всё — лирим не знают тормозов ни в войне, ни в радости. Не зря же я называю их своими детьми.

Вся моя суть и магия льнула к Стивену, как продрогший заблудившийся путник к родному очагу. Чтобы сполна понять важность чего-то, это надо сначала потерять, а я не зря называю его в нежные моменты «мо анам», моей душой. Стоило ему умереть, как я чуть не прокляла целую планету. Как делала раньше, до потери памяти. Воспоминания хаотично всплывают и вспыхивают искрами от знакомых движений или запахов, но я так и не разобралась, кем именно была раньше. Знаю только одно — рядом со мной не было того, кто бы меня останавливал. Или грел губами и дыханием висок. Или обещал нарисовать тысячу лемурок. Или, подобно питону, обнимал до треска ребер, а потом смущенно извинялся и под моим неумолимым взглядом забивал в притолоку еще с десяток гвоздей-маяков как обещание вернуться даже с того света.