Читаем От Данте к Альберти полностью

В изучение античной культуры Салютати тоже сумел внести нечто новое: он, в частности, применял к древним рукописям некоторые приемы филологической критики. Что же касается содержания этих рукописей, то Салютати и другие гуманисты, мифологизируя собственное время и собственные деяния, плохо различали миф и реальную действительность античной эпохи. Так, рассуждая по поводу подвигов Геракла, Салютати не сомневается в их подлинности и лишь предполагает, что Гераклов было несколько, так как не мог один герой одержать столько побед над различными чудовищами, притом в разных частях света. Приписывая же все эти подвиги одному и тому же герою, древние поэты «нарушают историческую истину»{238}.

Салютати выражал в своем творчестве и деятельности, по выражению Гарэна, «героическую эпоху флорентийского гуманизма», прочно связав политику и культуру.

* * *

Самым выдающимся учеником Салютати был Леонардо Бруни (1374–1444), по прозвищу Аретино (т. е. Аретинец, так как он был родом из Ареццо). Происходя из небогатой семьи, Бруни благодаря своему таланту сделал блестящую карьеру. Ее вершиной была должность канцлера Флорентийской республики, которую он занимал дважды (вторично — 17 лет, с 1427 г. до самой смерти). Разносторонне одаренный гуманист, автор философских трактатов, исторических трудов, комедий, новелл, канцон, биографий Данте и Петрарки, переводчик Платона, Аристотеля, Демосфена, Плутарха и других греческих авторов, Бруни во многом способствовал развитию культуры своего времени и оказал немалое влияние на умонастроение самых широких кругов — от мелких ремесленников и торговцев до государей. Он придавал большое значение своей переводческой деятельности, сознавая необходимость научного перевода сочинений греческих мыслителей, ибо, по его словам, схоласты считали нужным переводить «не то, чт* сказал Аристотель, а что он должен был сказать».

Бруни не только упрочил позиции гуманизма, но и существенно обогатил его многими важными идеями. В его творчестве, как и у Салютати, сильнее всего звучат гражданские мотивы. Бруни обосновывает новую концепцию человека и его роли в обществе. Призвание людей — действовать во славу государства. Лишь в обществе, в тесном общении с другими людьми человек может реализовать свои способности и достичь совершенства. «Уединение и уход из общества подобают лишь тем низким духом людям, которые неспособны ни к какой деятельности»{239}. Бруни тесно связывает добродетель с овладением науками. Свое представление о высоком назначении гуманистических занятий, которые призваны воспитать нравственного человека, Бруни выразил в одном из писем. «Пусть твои занятия будут двоякого рода: во-первых, следует овладеть знанием словесности (litterae)… Во-вторых, изучить те науки, которые рассматривают жизнь и нравы и поэтому называются гуманитарными (humanitatis studia), ибо совершенствуют и украшают человека. Твои познания в них должны быть обширными и разносторонними, дабы ты ничего не упустил из того, что может послужить к устроению, украшению и прославлению жизни»{240}.

В отличие от Петрарки Бруни не отвергает естественных наук, но первенство оставляет за философией, так как, по его мнению, естествознание «обладает очень большими теоретическими достоинствами, но не имеет никакой практической ценности»{241}. Как изменится взгляд на практическую ценность естествознания за короткий промежуток времени между Бруни и Леонардо да Винчи!

В «Книге об ученых и литературных занятиях» Бруни первым заявляет о необходимости широкого образования для женщин. Главное место в образовании молодежи наряду с богословием он отводит изучению «того, что сообщают самые выдающиеся философы (т. е. античные философы. — М. А.) о добродетельной жизни, что они пишут о воздержании, умеренности, скромности, справедливости, стойкости, щедрости»{242}. Воспитание нового человека становится основной целью образования. Нравственное воспитание, по его убеждению, должно привить навыки умеренного образа жизни, приучить избегать излишеств. Но идеал умеренности, провозглашаемый первыми гуманистами, не имеет ничего общего с аскетизмом: ее целью является не насильственное подавление чувств и наклонностей человека, а их естественное развитие. В других трудах Бруни, следуя за Аристотелем, который считал добродетельным сочетание щедрости и умеренности, несколько отходит от этого принципа. В самом деле, говорит он, разве не писал Аристотель, что выражением доблести является щедрость (невозможная без богатства), а Марциал — что нужда может ослабить добродетель.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых памятников архитектуры
100 знаменитых памятников архитектуры

У каждого выдающегося памятника архитектуры своя судьба, неотделимая от судеб всего человечества.Речь идет не столько о стилях и течениях, сколько об эпохах, диктовавших тот или иной способ мышления. Египетские пирамиды, древнегреческие святилища, византийские храмы, рыцарские замки, соборы Новгорода, Киева, Москвы, Милана, Флоренции, дворцы Пекина, Версаля, Гранады, Парижа… Все это – наследие разума и таланта целых поколений зодчих, стремившихся выразить в камне наивысшую красоту.В этом смысле архитектура является отражением творчества целых народов и той степени их развития, которое именуется цивилизацией. Начиная с древнейших времен люди стремились создать на обитаемой ими территории такие сооружения, которые отвечали бы своему высшему назначению, будь то крепость, замок или храм.В эту книгу вошли рассказы о ста знаменитых памятниках архитектуры – от глубокой древности до наших дней. Разумеется, таких памятников намного больше, и все же, надо полагать, в этом издании описываются наиболее значительные из них.

Елена Константиновна Васильева , Юрий Сергеевич Пернатьев

История / Образование и наука
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза