От Фарер до Сибири

Всегда за полчаса до ужина рыбу забирали с маленького шлюпа без мачты, на котором летом жил распорядитель и который лежал вмерзший в реку неподалеку от дома. Рыбу помещали на деревянные подставки над плитой на кухне или очагом в гостиной, и спустя полчаса ее уже можно было резать ножом. После принятия сырой рыбы можно было ставить самовар, но это делалось редко – желудок плохо воспринимал горячий чай после мороженой сырой рыбы. По воскресеньям и праздничным дням мы часто получали пшеничный хлеб со свежей икрой и – если кто-то этого хотел – стопкой водки. Другой пищи на станции не было. На Нейве-сале я коротал дни, охотясь на горностаев, куропаток и песцов. По утрам, когда еще светало, я часто находил большие стаи куропаток внизу у реки или кудахчущими на фронтонах дома или даже прямо перед дверью. Если нужно было покинуть район своего каждодневного пребывания, следовало взять лыжи и выходить, пока звезды еще светили ярко, поскольку двух- трехчасового дня было не достаточно. Обычно по утрам при лунном свете можно было встретить белого песца, крадущегося по льду реки или между виднеющимися над снегом ивняками и вынюхивающего зайцев или куропаток. Часто во время своих ночных прогулок песцы вступали в бой с полярными совами. Это были беспощадные битвы, нередко заканчивавшиеся летальным исходом, где чаще всего побеждал песец, съедая убитого врага с потрохами, оставляя лишь голову и когти как символ победы.

Торговое местечко Нейве-сале

Хорошо вернуться в дом с морозной ночи, сменить одежду, помыться – тогда простой ужин кажется особенно вкусным, а за столом ведется беспечная беседа.

Заметно оживляли обстановку на станции аборигены, приходившие торговаться. Днем их легкие сани, запряженные оленями, стояли в длинных очередях снаружи, пока они сами заполняли прихожую так, что яблоку негде было упасть. Самое оживленное время для торговли было в начале зимы. Торговля в основном велась на бартерной основе, хотя также использовались и наличные деньги. Самой мелкой монетой, которую признавали аборигены, был рубль – серебряную и медную мелочь как средство платежей они не использовали. Хотя одно-, трех- и пятирублевые купюры имеют разную форму и окраску, многие аборигены различали их с трудом. Абориген хитер и осторожен, когда он ведет торговлю. Пушнину они носят на груди под малицей (нижней меховой рубашкой), свободно нависающей на бедра и стянутой поясом. Когда нужно продавать шкуры, абориген втягивает руку в рукав в область груди и вытаскивает ее обратно со шкурой. Всегда поначалу показывается самая простая и дешевая шкура. Покупатель хочет увидеть весь товар сразу и иногда верит, что продавец ему все показал, и прощупывает меховую рубашку аборигена, чтобы в этом окончательно убедиться. Однако в конечном итоге может оказаться, что абориген решил сохранить несколько лучших шкур на груди под одеждой, чтобы продать их за максимальную цену. Самыми ценными шкурами считаются песцовые и оленьи, причем последние существуют трех сортов: наплый, как правило, темно-коричневый, с оленя-одногодки, – из такой шкуры делаются прекрасные мягчайшие меховые кофты, цена ее в Нейве-сале 5–6 крон; пьеска – красивая мягкая шкура с молодого олененка, которая ценится больше всего и стоит в Северной Сибири 2–3 кроны; а также белоснежные шкуры, которые очень редки и пользуются большим спросом. За шкуру взрослого оленя платят от 60 копеек (1 копейка = 1/100 рубля = 2 эре) до 2 рублей в зависимости от качества. Цена на шкуру взрослого песца в зависимости от спроса на нее на рынках в Лондоне и Санкт-Петербурге за прошедший год составляла от 2 до 16 крон. Из других видов шкур, которые аборигены приносили в Нейве-сале, можно упомянуть заячьи, беличьи, росомашьи и горностаевые. В моем присутствии была продана шкура черного песца, за которую заплатили 75 рублей наличными. Большинство аборигенов, приходящие торговать, одеваются в новые красивые меховые одежды, которые придают им величественный вид.

Когда сани останавливаются и абориген скидывает гусь (внешнюю меховую накидку) перед тем как войти на станцию, под ним оказывается длинный сине-зеленый халат, надетый на малицу и имеющий примерно одинаковую с ней длину. При этом снизу виднеется белая отделка из собачьей шкуры, что производит весьма солидное впечатление.

Во время моего пребывания на станции отмечался именинник[47] жены распорядителя. Госпожа Димитрич сама наливала нам «вино» (водку с бальзамом), потчуя пирогами и вареньем из морошки. На обед подавали осетра, пироги, пельмени, или перемени[48] (порубленное мясо со специями, замешанное в пшеничном тесте и заваренное в воде; один пельмень имеет такие большие размеры, что едва помещается в рот).

Жизнь в Нейве-сале в целом была достаточно однообразной. 20 декабря я отправился с русским Хлебиковым, приехавшим за покупками в Нейве-сале, к нему домой в Южный Таз.

Глава X Маленькая рыбацкая хижина в Северной Сибири