От глупости и смерти

– Моя жизнь всегда была подобна печальной музыке, – с потрясающей искренностью сказал Мосс. – Как длинная симфония, состоящая сплошь из минорных нот. Ветер, колышущий кроны деревьев, разговоры, подслушанные ночью сквозь стену. Никто не смотрел на меня, никто не хотел знать. Но я продолжал жить – нужно жить, больше ничего не остается. Проходит день, потом он заканчивается, наступает ночь, медленно приходит сон, а там уже и другой день – и так день за днем, пока у тебя за плечами оказывается столько же дней, сколько и впереди. Никаких вопросов, никаких ответов – вечное одиночество. Но я продолжал жить, я не дал одиночеству сломить меня. И моя песня по-прежнему звучит.

Невзрачная женщина слабо улыбнулась и, потянувшись к Моссу, дотронулась до его руки.

Его глаза на мгновение вспыхнули.

Огромное судно замедлило ход.

Мосс и женщина сидели в той же позе – ее рука поверх его руки – пока не опустились защитные экраны, полностью отрезав их от окружающего мира. Вскоре корабль остановился. Они прибыли на край, к пункту высадки. Пассажиры встали и приготовились к выходу. Мосс тоже встал и пошел в обратную сторону. Он шел по салону, и никто не заговорил с ним, не дотронулся до него. Дойдя до дверей своей каюты, он обернулся.

– Прошу прощения, – начал он. – Никто не хочет поменяться со мной местами? Занять мое место на остаток путешествия? – Белая клоунская маска смотрела на пассажиров. Мосс ждал. Шло время. Никто не ответил; невзрачная женщина явно хотела сказать что-то, но промолчала. Мосс улыбнулся.

– Так я и думал, – тихо сказал он.

Он повернулся и исчез в своей каюте. Дверь каюты опустилась, и пассажиры один за другим тихо покинули судно. Вскоре трап поднялся, и судно двинулось дальше – во тьму, к точке невозврата.

Quae nocent docent.

ЧТО МУЧИТ, ТО И УЧИТ.

XIV. Классика

«[…] писатель может вложить в свое произведение определенный посыл, чувства, свое видение мира, и это самая замечательная форма озарения. Но главная писательская задача всё-таки развлекать. Читателя нужно прежде всего развлекать, а уж потом информировать».

– Глас из вод Стикса // Психотик, сент. 1968.

В приведенной выше отсылке к первому рассказу Харлана, написанному им в качестве профессионального писателя, мы отметили, что «основной конфликт между страхом и решимостью» станет лейтмотивом его дальнейшего творчества. Наиболее значимые работы, которые подтверждают это бескомпромиссное заявление и пользуются большим успехом у публики и критиков – это те рассказы, которые мы тщательно отобрали из дюжин сборников (не говоря уже о сотнях рассказов, не вошедших в эту подборку).

Среди этих многочисленных произведений – вех полувекового пути и усердной работы Харлана – «Тварь, что кричала о любви в самом сердце мира», «Промежуточная область», «Василиск», «Видение», «Вниз по склону», «Вострясение», «Все звуки страха», «Монеты с глаз покойника», «Бог боли», «Место без названия», «Часы мне говорят…», «Ясноглазый», «О вы, маловерные», «Иллюзия для драконоубийцы». Этот список можно продолжать до бесконечности. Многие из этих рассказов были удостоены премий и неоднократно перепечатывались в различных антологиях, прочно заняв свое место и в коммерческих изданиях для широкой публики, и в академических сборниках для профессоров и студентов. Не много найдется писателей, который произвели такой фурор и в академических, и в неакадемических кругах, но Харлану это дается так легко, что его успех стал ожидаемым и ничем не примечательным побочным эффектом творчества. Писателю не приносит пользы самодовольство и уверенность в своем мастерстве. По-настоящему мастеровитый автор трудом зарабатывает своей успех, и Харлану никогда не было свойственно почивать на лаврах. Он всегда делал то, что хотел, рассказывая своему поколению о вечных ценностях: смелости, вере в себя, честности – и далеко не в последнюю очередь, как настаивает он сам, развлекая читателя.

Вы, конечно, заметили, что разбивка этой книги весьма произвольна. Многие произведения сборника взаимозаменяемы и могут по праву занять место в любом разделе. Такая классификация обусловлена, прежде всего, удобством – она помогает сфокусировать внимание читателя на определенных темах, направлениях и замыслах, – а не желанием навесить на рассказы ярлыки. Считайте эти разделы дверными ручками, если хотите.

Однако раздел, посвященный «классическим» рассказам Эллисона – не просто удобная, произвольно выбранная категория. Каждый рассказ из этой подборки занимает особое место в эллисоновском каноне и оставил заметный след в каноне американской литературы. Это, несомненно, одни из лучших рассказов за последние сорок лет.