От глупости и смерти

– Отлично, – ответил я. Не знаю, с чего он решил мне это сообщить, как будто я и так не знал – я, собственно за этим сюда и приехал. Наверно, он из тех, за которыми в кино лучше не сидеть, потому что они объясняют своей спутнице все происходящее на экране. Вроде как мексиканский рабочий с грин-картой переводит своему кузену-нелегалу Умберто, три недели как пролезшему под колючей проволокой у Матамороса, диалоги в фильме Вуди Аллена или восьмидесятилетний старичок, решивший пойти вразнос и посетить с другом мультиплекс, объясняет ему в полный голос, кому и почему Клинт Иствуд сейчас надерет задницу.

Я спросил охранника, любит ли он кино, но он не успел ответить, а я – заглянуть в его голову, потому что в этот момент дверь в дальнем конце комнаты открылась, в нее просунул голову еще один охранник и возвестил моему Очевидному: «Смертник идет!». Очевидный кивнул; голова исчезла, дверь захлопнулась, и он пояснил:

– Когда сюда нужно привести кого-то из коридора смерти, приходится проходить с ним через административное здание, распределитель и вестибюль. В это время все заключенные должны находиться в камерах, всё закрывается. Поэтому так долго.

Я поблагодарил его.

– Вы правда у президента работаете? – Это был такой вежливый вопрос, что я решил наплевать на фальшивки, которыми снабдила меня Элли, и ответить честно.

– Ага. Мы в петанк в одной команде играем.

– Да ну? – Моего собеседника явно впечатлили спортивные увлечения президента.

Я хотел было поведать ему, что наш президент происходит из семьи итальянских эмигрантов, но тут в замке защитной двери повернулся ключ, и вошло это явление в белом в сопровождении квадратного охранника два на два метра. Генри Лейк Спаннинг, sans[98] нимба, руки и ноги в кандалах с цепями, приваренными к стальному поясу, шаркая, направлялся ко мне. Неопреновые подошвы его ботинок почти беззвучно ступали по белому кафелю. Я смотрел на него, а он на меня. «Да, она сказала тебе, что я умею читать мысли, – подумал я. – Посмотрим, что ты предпримешь, чтобы не пустить меня в свой мир». По одному его виду и походке я не мог угадать, трахнул он Элли или нет, но думал, что наверняка да. Они явно умудрились это провернуть, даже здесь, в тюрьме строгого режима. Спаннинг остановился прямо напротив меня, положил руки на спинку стула и улыбнулся – так мило мне никто в жизни не улыбался, включая маму. «О да, – подумал я, – Господи, да. Или он самый харизматичный человек, которого я знаю, или же так умело притворяется милашкой, что запросто перережет горло каждому встречному, прежде чем тот что-то сообразит».

– Можете нас оставить, – сказал я сопровождавшему Спаннинга черному громиле.

– Не имею права, сэр.

– Под мою ответственность.

– Прошу прощения, сэр. Мне сказали, что кто-то должен постоянно здесь находиться. Это приказ.

Я посмотрел на Очевидного.

– Это и вас касается?

Он помотал головой.

– Думаю, и одного хватит.

Я нахмурился.

– Мне нужна абсолютная конфиденциальность. Разве вы не оставили бы нас наедине, будь я его адвокатом? Как же нам быть с адвокатской тайной?

Охранники переглянулись, посмотрели на меня и ничего не ответили. У мистера Дайте-Я-Вам-Всё-Растолкую вдруг не хватило слов, а у секвойи с бицепсами имелся «приказ».

– Вам сказали, где я работаю? Кто послал меня поговорить с этим человеком? – Сослаться на начальство иногда очень помогает, но не в этом случае: охранники пробормотали «Да, сэр», но на их лицах по-прежнему читалось: «Простите, но мы не имеем права оставлять вас наедине». Они не сдвинулись бы с места, даже если бы я прибыл на личном самолете Господа Бога.

«А, пропади оно все пропадом», – подумал я и скользнул к ним в головы. Подтянул-перенаправил пару проводков, и обоим внезапно приспичило в туалет.

– Хотя… – сказал один.

– Думаю, мы могли бы ненадолго… – откликнулся второй.

Через минуту Очевидного след простыл, а громила расположился по ту сторону двери – его спина полностью заслонила зарешеченное окошко. Он в прямом смысле перекрыл единственный вход и выход – как триста спартанцев в Фермопилах. Генри Лейк Спаннинг молча смотрел на меня.

– Присаживайтесь, располагайтесь поудобнее, – предложил я.

Он выдвинул стул, обошел его и сел.

– Поближе к столу, – сказал я.

Ему было неудобно из-за наручников, но он ухватился за край стула и пододвинулся ближе, упершись животом в край стола.