От Гомера до Данте. Лекции о зарубежной литературе

Но вернёмся к «Песне о Роланде». Почему гибель от руки христиан-басков маркграфа Хруотланда, в дальнейшем легендарного Роланда, получила такой резонанс в христианском мире? Дело в том, что «Песнь о Роланде» вполне можно воспринимать как политический миф раннего Средневековья. Эта поэма возникла около 1100 г., вероятно ещё до 1-го крестового похода, но, во всяком случае, в атмосфере подготовки его. Сами события в Ронсевальском ущелье произошли в VIII веке, в эпоху нашествия мусульман на Европу. И хотя до 1-ого крестового похода было тогда ещё очень далеко, в основе даже ранних вариантов этого текста лежит та же самая идея крестового похода, только в другом, более старом и ограниченном варианте, заключающемся не в завоевании Палестины, а в оказании помощи испанским христианам. В эту эпоху, полную драматизма, христианский мир находился на грани уничтожения. В битве при Пуатье в 732 году Карл Мартелл, дед Карла Великого, ценой невероятных усилий смог одержать весьма значимую победу над маврами и остановить арабское нашествие на Европу. Образ идеального короля франков, каким он представлен в «Песне о Роланде», – образ собирательный: он включает в себя и черты Карла Мартелла, и черты Карла Великого, и черты Карла Лысого, то есть почти всех значимых Каролингов. Эта особенность и придаёт невероятное напряжение всему повествованию: речь в поэме идёт ни много ни мало, а о спасении всего мира Христа. Карл Великий был внуком Карла Мартелла, победившего в битве при Пуатье. Поэма появилась на свет накануне нового крестового похода против мусульман. Получается, что обращаясь к прошлому, автор, словно пророчит новому поколению христиан неизбежные победы в надвигающемся великом противостоянии двух мировых религий. В битве при Пуатье (приблизительно 732 год, события, описанные в «Песне о Роланде» произойдут всего 40 лет спустя) войска франков ценой невероятных усилий смогли остановить нашествие мусульман в тот момент, когда воители ислама вознамерились распространить свою власть на всю Европу – ВЕЛИКУЮ ЗЕМЛЮ, как называли ее в арабском мире. Некий анонимный средневековый хронист писал: «На равнине Тур, – иногда место сражения называют так, – арабы были близки к созданию мировой империи, но упустили эту возможность». Следует признать, что так и не возникшая империя могла стать воистину великой, ведь арабы немало способствовали распространению просвещения. Расширение Аль-Андалус на север от Пиренеев могло бы сделать средневековую Европу совсем иной. Ведь куда бы ни ступали мусульманские правители – будь то Северная Африка, Испания или Ближний Восток, – они, подобно Мидасу, обращали в золото все, к чему прикасались. Под их покровительством ширилась торговля, возделывались поля, велись масштабные ирригационные и строительные работы. Исламская Англия, Франция и Германия покрылись бы не только мечетями и крепостями, но также дворцами, банями, фонтанами и садами. Париж X века, возможно, стал бы второй Кордовой с ремесленными и торговыми кварталами, где звучали бы все языки Старого Света. Его украшали бы, как утверждает историк Б.С. Страусс, великолепные, крытые золотом, дворцы с мраморными колоннами и яркими орнаментальными росписями, выполненными индийскими красками. Будь Аахен столицей не Карла Великого, а резиденцией халифа, в нем появились бы не тяжеловесные толстостенные протороманские церкви, а мечети с воздушными минаретами. Соответствующие изменения коснулись бы и духовной сферы, ибо арабы прославились как покровители просвещения, особенно философии и поэзии. Ученые северной Европы познакомились бы с трудами Платона и Аристотеля еще в десятом веке, а не в двенадцатом, как случилось в действительности. Вместо грубых варварских саг поэты слагали бы изысканные стихи, достойные звучать при Багдадском дворе. Неудивительно, что такой эстет, как Анатоль Франс, оплакивал результат битвы при Пуатье, повлекший за собой упадок культуры и торжество варварства.

Но у этого великолепия была и другая, мрачная сторона. Потеряв статус господствующей религии, христианство сохранилось бы как вера угнетённого меньшинства, с неуклонно уменьшающимся числом приверженцев. Да и те, как это имело место в мусульманской Испании, усвоили бы арабский язык и обычаи. У мусульманства были все шансы стать единственной мировой религией. «Песнь о Роланде» – это, бесспорно, миф, в котором выразилось желание средневекового «безмолвствующего большинства» в форме «песенной истории» создать образ непобедимого христианского правителя Карла Великого, который ведёт в бой лучших своих воинов, дабы остановить исламскую экспансию. Перед нами литературный памятник, посвящённый конфликту двух мировых религий, то есть двух мифологических систем, так как любая религия не может существовать без мифа. Это столкновение мы ощущаем и по сей день. Почему? Потому что, во-первых, у любого мифа есть очень долгая память, а, во-вторых, миф непосредственным образом связан с самой действительностью.