От Гомера до Данте. Лекции о зарубежной литературе

Но именно крестовые походы прошлого и будущего буквально растворены в общей атмосфере французского рыцарского эпоса, посвящённого подвигам Роланда. Этим оправдывается наличие в тексте многочисленных молитв, небесных знамений, религиозных призывов, неоднократного подчёркивания автором особого покровительства, оказываемого Богом Карлу, в изображении Роланда двоякого рода рыцарем. С одной стороны, он вассал Карла, а с другой – Господа, которому он перед смертью протягивает, как сюзерену, свою перчатку. Постоянно повторяющаяся в тексте характеристика Роланда – неистовый, или «безмерный» (demesure). Роланд не просто смел, он отчаянно смел, можно сказать, одержим рыцарским подвигом. Может создаться даже впечатление, что эта его «безмерность» напоминает страсть к самоистязанию, характерную для христианских святых. Роланд живёт не столько на земле, сколько стремлением попасть в высшую лигу, то есть в воинство святое, и поменять сюзерена земного на вечного, то есть добиться высшей цели своего рыцарского существования. Именно по этой причине он сам вызывается на призыв Карла отправиться с посольством к Марсилию и тем самым совершить героическое самоубийство ради Христа. А во время битвы он отказывается трижды от предложения Оливье трубить в рог, чтобы призвать на помощь Карла. Создаётся впечатление, будто Роланд, а, скорее, безымянный автор поэмы, прекрасно знаком с теологией Бл. Августина, по которой, погибший в войне с неверными воин сразу попадает в Град Божий. Это так называемая христианская теология войны.

В религиозной полемике II–IV вв. вырабатываются понятия «воинство бога» и «мирское воинство». Начиная с апологетов, «воины Христа» завоевывают все более и более прочные позиции в системе ценностей нарождающегося средневекового мира. Аврелий Августин считался последовательным «теологом войны». Об этом говорит предложенное Августином разделение войн на праведные, справедливые, и неправедные, несправедливые, а также оправдание им войны «во славу Господню», что в немалой степени определило развитие социальных и политических идеалов рыцарства и рыцарской этики. Этой же цели выражения скрытой в тексте «христианской теологии войны» служит и образ Турпина, который одной рукой благословляет французских рыцарей на бой и отпускает грехи умирающим, а другой – сам поражает врагов, олицетворяя единение меча и креста в борьбе с «неверными». Это единение меча и креста проявляется в таком истинном персонаже поэмы, как меч Роланда по имени Дюрандаль. Действительно, в средние века рукоять меча все чаще использовалась в качестве хранилища реликвий. Приобретение рукояти крестообразной формы могло привести при совершении ритуального акта к «исчезновению» функциональной значимости меча как орудия войны. Он становился символом, священным предметом.

«Буквальное, или, если угодно, примитивно материалистическое, прочтение Священного писания подкрепляло практику применения оружия, включив его в новую систему ценностей. Меч – символ силы, справедливости, отмщения. Разве Иисус не сказал, что не мир, но меч принес он на землю? У кого нет меча, пусть продаст плащ свой и купит меч? Не призывал ли св. Павел взять в руки меч Господен, то есть слово господне? Не сказано ли в «Откровении от Иоанна» об обоюдоостром мече, исходящем из уст восседающего на белом коне и ведущего за собой рать ангельскую?

В рукоять своего меча-спаты Дюрандаль Роланд вделал: кровь св. Василия, нетленный зуб св. Петра, власы Дионисия, божия человека, обрывок ризы Приснодевы Марии. Меч и крест словно сплелись воедино и без Дюрандаля образ Роланда становится неполным. Кстати сказать, спата Роланда женского рода, и герой испытывает к ней большую страсть, чем к своей возлюбленной. Роланд умирает, но, готовясь переступить порог между жизнью и смертью, даже и не помышляет о прекрасной Альде, вскоре угасшей от горя и любви к своему суженому. Нет, не восхитительные переливы ее златых локонов возникают перед угасающим взором рыцаря. Он видит стальной блеск клинка своей боевой подруги, то есть спаты по имени Дюрандаль. Что это, как не обряд безбрачия, как не проявление крайней формы святого аскетизма?

Мифический мир Средневековья – это мир непрекращающихся битв, и на небесах происходит то же самое: Бог непрестанно воюет с сатаной, и в этой битве всегда есть нужда в новом пополнении. Когда мы читаем о ярких проявлениях «безмерности» Роланда, о его неистовстве, то перед нами невольно возникают картины распада человеческой плоти и добровольного страдания христианских святых, открыто пренебрегающих этой самой плотью. Именно поэтому автор живописует нам все натуралистические подробности, касающиеся тела героя.

Но помимо идеологии (крестовые походы против «неверных»), теологии войны в поэме «Песнь о Роланде» поднимается ещё и юридическая тема. В этом тексте проявились все сложности вассально-сюзеренных отношений, на которых и покоилось все Средневековье.