От греха подальше

— Мне показалось, что они все же достали тебя. Но мы им еще покажем, Вик. У нас много времени до следующего торнадо. Мы доберемся туда раньше других, даже если для этого придется встать в шесть утра.

— Вик? — повторила она, не обращая внимания на всю его дальнейшую воодушевленную тираду.

— Но тебе не нравилось Вики.

— Мне не нравится и… — Он закрыл ей рот поцелуем. Роун собирался всего лишь прикоснуться к ее губам, чтобы прекратить бессмысленный спор, но все вдруг произошло совсем по-иному. Прежде чем он осознал случившееся, его губы уже наслаждались восхитительным вкусом ее губ. Он обнял Викторию за плечи, привлек к себе и прижал, чувствуя, как ее маленькие упругие груди нежно уперлись в его грудь. Ему даже показалось, что она излучает невидимые флюиды женственности, которые обволакивают его, затягивая все глубже и глубже.

Она не воспротивилась, когда его язык отправился в путешествие в глубь ее рта, даже встретила его набеги слабым встречным движением. Роуна обдало жаром. Ни одно изощренное ответное действие не возбудило бы его так быстро, так сильно и так… неудержимо.

— Виктория, — прошептал он, целуя ее губы. До сих пор Роун с трудом выговаривал ее имя, но сейчас оно вдруг прозвучало в его устах, как поэма — прекрасная и возвышенная, как гимн женщине.

Он осыпал поцелуями все ее лицо. Она сильно, до боли сжала его плечи, но не оттолкнула. Охваченный возбуждением, Роун расстегнул две пуговицы на ее блузке и прильнул губами к ложбинке между ее круглыми грудями. Ее кожа источала аромат нежных диких цветов — сладкий и свежий.

Она выставила бедро навстречу его пробуждающейся плоти, осторожно, мучительно, но вполне осознанно надавливая на Роуна. Преодолевая ее сопротивление, он засунул руки под блузку и накрыл ладонями груди, поглаживая и освобождая их от кружев лифчика.

— О, Роун… — Виктория едва выдохнула его имя.

«Боже, помоги мне, ведь я так желаю ее, пусть все свершится прямо здесь, на этой темной автостоянке», — безмолвно молился Роун.

— Пожалуйста…

Это слово, произнесенное в отчаянии, вернуло его к действительности. Что же с ним происходит? Несмотря на почти физическую боль, которую он испытал, Роун медленно отстранился.

Лунный свет открыл взору Виктории всю гамму чувств на его лице — желание, смущение и тревогу.

Она прихватила рукой края расстегнутой блузки, виновато глянула поверх его плеча.

— Кто-нибудь мог увидеть нас.

— Давай пойдем в более укромное место…

— Нет! — В ее голосе отчетливо прозвучала паника. — Послушай, Роун, я обещаю больше не хныкать по поводу нашей неудачи, если ты пообещаешь… не утешать меня.

— Утешать тебя? — повторил он. — Если ты думаешь, что я только что утешал тебя, значит, ты не знаешь мужчин и их… потребностей.

Его «потребности» до сих пор неистовствовали.

Она рассердилась.

— Благодарю тебя за урок, но я знаю столько, сколько нужно. Не считай себя обязанным просвещать меня. А теперь мы можем наконец сесть в машину?

Роун пропустил ее. Он позволит Виктории думать, что она выиграла этот раунд. Пусть. Но как только они очутились в фургоне и пристегнули ремни безопасности, он спросил:

— Ты девственница?

Она раздраженно фыркнула.

— Роун, пожалуйста, я не желаю об этом говорить. Ты не должен был целовать меня.

— А ты не должна была отвечать мне.

На мгновение она потеряла дар речи.

— Договорились, — с трудом выдавила она и замолчала надолго.

Роун не беспокоил ее, но, когда Виктория решилась заговорить вновь, его удивлению не было предела — такого он не ожидал.

— Мне тридцать лет и, естественно, я не девственница, — сообщила она.

Он усмехнулся, и напряжение между ними спало. «Похоже, ты перешла в оборону, Вики?» — подумал Роун, понимая, что она все-таки имела кое-какой опыт в делах любовных. Ни одна женщина с ее темпераментом не могла слишком долго пренебрегать собственной сексуальностью. Но ему не терпелось убедиться в том, что Виктория не познала еще настоящей страсти, что ни один мужчина не разжег в ней желания, превращающего тело в пылающий огонь. Ему самому хотелось проделать это. Очень хотелось.

— Амос убил бы тебя, — сказала она, читая его мысли.

— Да, знаю, — согласился он нехотя.

— А я не собираюсь быть твоей двухнедельной наложницей, ты понял меня?

— Вполне. — Когда он подумал об этом, то ни за что не смог представить себе, что Виктория могла бы быть чьей-либо наложницей. Наложницы служат для наслаждения и последующего забвения, а она была женщиной, которую забыть невозможно.

6

Горячие струи душа прогнали остатки утренней сонливости. Виктория плохо спала, и все ее тело переполняли несбывшиеся желания, а в утомленном мозгу эхом отдавались призывы потревоженной совести. Она надеялась, что воспоминание о вчерашнем поцелуе потеряет остроту при утреннем свете. Но ее ожидания не оправдались.