И вы знаете, когда я приехал к отцу Анисиму, я увидел, что вышел монах. Еще он с такой Афонской скуфьей был. Такой смиренный, скромный. С такой большой бородой, такой жизнерадостный, но молчаливый. Такой загадочный, можно сказать, но добрый. Добрячок, но очень молчаливый. И он говорит: «а я тут, по сути, один монах, священник. Остальные — послушники». И это был не монастырь. Я рассказал ему историю свою, как я захотел приехать. Он рассказал о себе. Он мне сразу сказал: «то, что ты почитаешь Григория Распутина, Иоанна Грозного, отрока Вячеслава, — он говорит, — когда я был на Афоне, к нам приезжало много людей, там, Рафаил Берестов. Вот они, если ты отрока не почитаешь…, — ну, не Рафаил Берестов, а он про Ивана Грозного. Если ты Грозного не почитаешь, значит, ты не спасешься. Вот это раскол вносит. Он говорит: «это второстепенные моменты. Главное это духовное делание, духовное спасение».
Ну, а как же борцы с экуменизмом? Знаете, и я таким был. Я видел, что Патриарх руки папе Римскому целовал. Меня это все возмущало, я думал, что это предательство. Я так думал. И отец Анисим все это аккуратно сгладил. Он наперед сделал, чтобы не было конфликтов. Он говорит: «время все покажет, будем молиться, будем трудиться». И он это все рассказал, моим друзьям это очень понравилось, такое воодушевление было. И вы знаете, мы где-то два часа с ним поговорили, он о себе рассказал. Все, конечно, в шоке были и в большой радости. Потому что, действительно, подвижник, такой скромный обычный монах, человек, который просто идет к Богу.
Вот такой простоты многим не хватает. Сегодня действительно много таких, которые корчат из себя старцев, а на самом деле просто старики, которые, как митрополит Павел сказал: «стариков знаю, а старцев не видел».
Друзья уехали, и все изменилось. Сегодня для меня это до сих пор загадка. Даже один друг у меня там остался, он учится сейчас в Киево-Печерской Лавре, в семинарии, он приезжает туда часто к батюшке, мы с ним общаемся, там батюшка у меня знакомый, и, знаете, до сих пор загадка. Я не понимаю почему, но когда они уехали, со мной никто не разговаривал три дня. Честное слово. Вот эти три дня… мне дали келлию возле Храма. Это была однокомнатная келлия, там было еще что-то типа верандочки такой. У меня была печка, которую я топил. Дрова колол. Жили мы без электричества, без газа. Угля там нет, идешь в лес, заготавливаешь дрова. То есть, все послушания выполнял. И на кухне картошку чистил.
Знаете, за первые три дня я так напахался, я так пахал, мне казалось, что я в жизни, ни в спорте, нигде столько нагрузок не выдерживал. Хотя я считал себя сильным человеком, выносливым, терпеливым. И знаете, со мной никто не говорил, мне никто ничего не объяснял. Юноша, у которого было много эмоций, много вопросов. Главное вопросов, и мне никто не отвечал. Даже, бывало, элементарно, звоню отцу Анисиму и спрашиваю…
Вот, первое, расскажу. Мое послушание было в первый день, как сейчас помню, на всю жизнь мне эта память осталась. Утром я встал, а еще вставать рано было непривычно, в шесть утра у нас был подъем. Чтоб вы понимали, мы жили монастырским Уставом. Тогда я это еще не понимал, я думал, что это обычная жизнь. Вот в шесть утра мы поднимались, у нас начиналось Правило, и часов до полдесятого. Это утренние молитвы, Полуночница, третий, шестой и девятый час, изобразительных… то есть, весь суточный круг богослужений, только без Литургии. Ее служили только в праздники, ну и в субботу, и в воскресенье. То есть, в субботу вечерня, в воскресенье… как в обычных приходах.
Ну, а так каждый день молитва была. Все Правила, монашеские Правила, три Канона. То есть, все читалось. Плюс еще келейное Правило было. Потом оно было. Мне все это безумно интересно было. Тем более узнать от человека, который общался со святыми старцами, который жил рядом с ними, с отшельниками. Знаете, отец Анисим он был такой молчаливый, он особо не рассказывал, но иногда рассказывал, и это было весьма поучительно. И особенно интересно он про Кавказ рассказывал. Бесовские искушения, страхования — все это было интересно.
И вот, первые три дня молчали, никто со мной не разговаривал, я просто выполнял свои послушания. И он мне дал первое послушание — это рубить дрова. Там были такие большие пеньки — разрубленный кольцами тополь, и он еще сырой был, и его надо было рубить. Он мне сказал: «пойди, возьми топор, и руби».
И вы знаете, я пошел, взял обычный топор, небольшой, и начал рубить. Я бил изо всех сил, сколько у меня сил было, час. Он занимался своими делами, но он посматривал на меня, я это видел. И он мне ничего не говорил, не подсказывал как правильно бить. Через час я не то, чтобы психанул, я довольно терпеливым был, но я понял, что это без толку. Потому что это сырое дерево, которое нереально разрубить.
Я подошел к нему и сказал:
— Отец Анисим, это невозможно.
Он улыбнулся, и сказал:
— Что невозможно? — Я сказал:
— Невозможно дрова колоть. — А он говорит:
— Ну как невозможно? — Я говорю:
— Ну, а как это сделать? — Он говорит:
— Иди, я тебе покажу. — Говорит: