Для Люси «быть рядом» — значит быть прямо возле нее. Для Стэна это значит держать ее в поле зрения. Кто тут объективно прав? Ну, признаться, вопрос с подвохом.
Я прошу супружеские пары, с которыми работаю, проглотить несколько горьких пилюль. Вот первая: В личных отношениях нет места объективной реальности. Объективная реальность хороша, когда нужно заставить поезд приехать по расписанию или разработать спасительную вакцину, но, чтобы дознаться, чья точка зрения «обоснована» в межличностных отношениях, это путь к провалу. Она ведет к битвам за объективность. Что происходит — Люси заводится по пустякам или Стэн бросает ее в беде? Такие споры могут вертеться по кругу вечно, словно собака, кусающая свой хвост, и вырваться из них сложно, поскольку предположение, что бывают объективные факты, изначально ошибочно.
В близких отношениях вопрос не в том, чтобы два человека пришли к одной единственно истинной реальности, наша задача — путем переговоров примирить две разные субъективные реальности. Из этих двоих я беру сторону Люси, в этом и состоит разница между RLT и остальными видами терапии. Мы можем принять чью-то сторону. Фактически Стэн прав, а с точки зрения отношений — нет. Действительно ли Стэн присматривал за Люси, действительно ли следил, как и обещал, чтобы у нее все было хорошо? Да, бесспорно. И если бы просьба исходила от него, его бы все устроило. Но Стэн не женат на Стэне. Люси нужно было ощущать успокоительное присутствие Стэна рядом, в поле зрения. Ей требовалась не его помощь, а уверенность, которую придавало его присутствие. В этом случае — и во многих других подобных, как уверяет меня Люси, — Стэн «не понимал», чего она хочет. Он не улавливает главного, поскольку не мыслит отношенчески. Подобно множеству моих клиентов-мужчин, Стэн ведет себя
Именно об этом писала Дебора Таннен, знаменитый лингвист, в своей книге «Ты меня не понимаешь!», которая вышла в 1990 году, где говорится о том, что мужчины в разговоре обсуждают информацию, а женщины выстраивают отношения [38]. «Объективно» Стэн был на сто процентов прав. Однако одновременно он был на сто процентов слеп и глух ко всему, что составляло субъективное восприятие его жены. Хуже того, всякий раз, когда Люси пыталась объяснить ему, что ее беспокоит, всякий раз, когда она пыталась навести мосты через разделявшую их пропасть, Стэн только упорнее держался за свою драгоценную правоту.
— Давайте я объясню. — Я пытаюсь помочь Стэну. — Посмотрим, сумеете ли вы сменить точку отсчета. Когда Люси что-то говорит, у вас, Стэн, есть два критерия, две точки отсчета, которые служат вам ориентирами. Первый — объективная реальность. Вы действительно присматривали за Люси, как она хотела, — да или нет? Права ли она в своей оценке — да или нет? На это я, друг мой, скажу — удачи вам. Права она или не права — извините, Стэн, но, увы, это никого не интересует. В сущности, вы применяете к своим отношениям с женой научный метод. А здесь он не работает. А вторая точка отсчета, судя по выражению вашего лица, это, как бы сказать, вы сами. Вы говорите себе: «О Господи! Неужели мне и правда нужно все это выслушивать?»
Стэн ерзает на диване, но не отпирается.
Я продолжаю:
— Вот чего я хочу от вас: смените точку отсчета. Просто попробуйте. Мне горько вам говорить, но дело тут не в точности формулировок и уж точно не в том, как вы себя показали во всей этой истории. Стэн, сейчас все дело в Люси, в ее чувствах, в ее реальности, в ее субъективном опыте. В настоящий момент, прямо сейчас, спросите себя, чего вам больше хочется — доказать, что вы правы, и выиграть спор или помириться с женой и помочь ей почувствовать себя лучше?
— В смысле? — спрашивает он несмело, но внимательно слушает, что я скажу.
— У меня припасена на такой случай реплика на десять тысяч долларов. Готовы, Стэн?
Он кивает.
Я обращаюсь к Люси, изображая Стэна. Первым делом я смягчаю выражение лица и голос.
— Родная, — нежно говорю я, — прости меня за то, что тебе так плохо. Я не хотел, чтобы ты так себя чувствовала. Что я могу сказать или сделать сейчас, чтобы тебе стало легче?
Потом я поворачиваюсь к Стэну.
— «Прости меня за то, что тебе так плохо», — повторяю я. — «Что я могу сказать или сделать сейчас, чтобы тебе стало легче?» Зарубите это себе на носу, — говорю я ему. — Наклейте на зеркало, чтобы читать каждое утро, пока бреетесь.
Стэн ничего не говорит, а просто сидит тихо и переваривает услышанное. Люси рядом с ним плачет.
— Если бы эти слезы могли говорить, что они сказали бы? — спрашиваю я, повернувшись к ней.
— Просто… — Она запинается. — Просто…
Ничего, что она на миг утратила дар речи. Я знаю, почему она плачет. Она силком затащила мужа к трем терапевтам до меня, и никто из них не стал с ним бороться. Она плачет от облегчения.