От «Я» к «МЫ». Как быть по-настоящему вместе

[6] …«Все живое стремится к цвету»… — Goethe, Wisdom and Experience, 134; Гете, «К учению о цвете».

[5] …началась эра романтического индивидуализма. — Beiser, Romantic Imperative; Berlin and Hardy, Roots of Romanticism.

[8] …новый тип персонажа… — Dye, «Goethe and Individuation,» 159–72; Гете, «Вертер».

[7] …лошадей, предназначенных для забоя… — Serge Sobolevitch, Ph. D. (Rutgers University), personal communication, January, 1974.

[9] …глубокими переживаниями, чувствительностью… — «Главной целью эстетического образования, будь то романтическая или лейбницево-­вольфианская традиция, была культивация чувствительности. В норме она была противоположностью разума и определялась в очень широком смысле — в нее включали и силы желания, чувствования и восприятия. Принцип, стоявший за программой эстетического образования, заключался в том, что чувствительность можно развить, дисциплинировать и отточить в той же мере, что и разум как таковой». Beiser, Romantic Imperative, 100.

— Как в критической расовой теории? * — догадываюсь я.

Начните думать как команда

— А я вам расскажу, док, — начинает Рик, хотя по телефону я уже предупредил его, что я не врач. Так на нашей первой сессии Рик отвечает на вопрос, с которого я обычно начинаю работу: «Если вы выйдете отсюда в конце сессии и скажете: «Потрясающе, я добился чего хотел!» — что это будет означать? Чего вы хотите добиться?»

— Терри, я человек простой, — признается Рик. Под пятьдесят, белый, с коротко стриженными русыми волосами с проседью, в джинсах и худи, с небольшим брюшком — типичный преуспевающий строитель. — Я бы сказал, было бы зашибись как круто, если бы мы с ней как-нибудь сообразили все на двоих и вот это вот все.

Я молчу и смотрю на автора этого изречения.

— У вас не ладится сексуальная жизнь? — настигает меня наконец гениальное озарение.

— Да нет, — отвечает он, — я и сам себе отличную сексуальную жизнь организую. А жена присоединяется ко мне раз в год по обещанию.

«Вот это номер», — думаю я, а Рик подается вперед и добавляет:

— Да и насчет раза в год — это как повезет, если вы понимаете, о чем я.

Я спрашиваю его, как он думает, почему его жена Джоанна после стольких лет разлюбила заниматься с ним сексом.

— Разлюбила? — задумчиво произносит он. — Это бы значило, что когда-то ей нравилось. — Он пожимает плечами. — А я даже и не знаю, бывало ли у нее… ну, сами знаете. — Он разводит руками. — Ну, то есть поначалу мы, конечно, были прям как кролики, — продолжает он. — Но это быстро кончилось — сто лет назад. Знаете, есть такая фишка — взять банку и класть в нее по конфете за каждый секс в первый год отношений. А потом, наоборот, доставать оттуда по конфете за каждый секс. Ну и эта банка — она никогда не опустеет…

— Да, слышал, — перебиваю я его. — Знаете, Рик, вы ведь человек думающий. Как вы считаете, почему Джоанна решила самоустраниться из вашей сексуальной жизни?

— Ой, слушайте, это вопрос на миллион долларов. Почему ей не нравится секс? Я же все пытаюсь вам сказать — по-моему, она к нему с самого начала относилась как-то не очень. Наверное, у нее к нему просто, ну, душа не лежит…

— Холодна от природы, — подсказываю я ему.

— Даже и не знаю…

— В сексуальном смысле, — поясняю я.

— Ну да, вся ее семья, мать… Понимаете, я-то из большой итальянской семьи. Крики, ссоры, но все за минуту проходит, а потом все целуются-­обнимаются, да? Любовь-­морковь. А Джоанна — она такая настоящая типичная американка из англосаксов-­протестантов. Филадельфия, что поделаешь. Как там говорят? «Добровольно замороженные». Никаких тебе телячьих нежностей. Холодные, да. Вся семейка.

Я сижу и смотрю на Рика — и довольно быстро начинаю подозревать, что у него тяжелый случай ХИР — хронического индивидуалистического расстройства. Я слушаю и думаю, что он, как и многие мужчины и женщины, которые обращаются ко мне, — закоренелый эссенциалист. Он убежден, что его жена просто холодна, и все, такова суть ее натуры. Подозреваю, что, когда мы с ней познакомимся, я узнаю, что все обстоит иначе. * * *

— А пошел он, — с ходу заявляет Джоанна.

— Простите? — спрашиваю я.

Дорогое платье, идеальная прическа, маникюр — образчик респектабельной дамы из приличных районов Филадельфии. Но лексикон…

— Придурок, — поясняет она. — Ныл тут про нашу сексуальную жизнь, да? Знаю я его. Кого угодно возьмет за пуговицу и ну душу изливать.

— Честно говоря, он…

— А я, значит, фригидная стерва, да?

Я отступаю — пусть выпустит пар.

— Так, по-моему, уже сто лет не говорят. Фригидная! — Она фыркает. — Кто так… когда вы в последний раз слышали…

— Признаться, не помню, — робко отвечаю я.

— Ой, не надо. — Она отмахивается. — Я эту песню на­изусть выучила. Можно подумать, сам он тут совершенно ни при чем. Козел.