От имени докучливой старухи

«Ишь, хвост поджала. А что? Небось, не разговоры пришла разговаривать, а дело делать. Нерусская, наверное. Сейчас в собесе только такие и служат: зарплаты маленькие, а эти иностранцы так и стремятся на теплое место. Соседка говорит, что они живут по восемь человек в одной комнате, спят на полу вповалку. Надо следить, чтобы ничего не украла. Ишь, как грязь на окнах тряпкой размазывает… Я-то давно не мыла – лет пять. Мне после инсульта не то что на окно, в ванну-то не залезть: как ногу задеру, в глазах темнеет. Пойду чаю с молоком себе пока налью».

Угрожающе хмыкнув в сторону волонтера, Изольда Матвеевна потопала на кухню. Между тем, женщина споро мыла окна и уже три раза меняла воду.

«Где тут у меня молоко? На второй полке лежало… Точно помню, что там на одну чашку, грамм тридцать оставалось. На дверце холодильника нет, в морозилке нет… Пустила гадину в квартиру, а она мое молоко выпила! И когда успела?! Я глаз с нее не сводила!»

Изольда Матвеевна на крейсерской скорости кинулась к входной двери и закрыла ее на два оборота ключа.

«Все! Попалась, воровка!»

Затем она набрала участкового:

– Здрасти… Желаю вызвать… Обокрали меня! Молоко выпили в холодильнике… Грамм тридцать.

На том конце раздались гудки.

«Фу ты ну ты! Так и сдохнешь, никто не поможет! Может, она голодная была? Знаем мы этих иностранцев: сухой лаваш целый день жуют».

Тут Изольда Матвеевна почувствовала, что у нее от волнения сердце в груди колотится, как колокол. Она пошатнулась и присела на край кресла.

Женщина вытерла последнее, пятое окно и, повернувшись к Изольде Матвеевне, почуяла неладное: лицо у старухи было красным, как кирпич. Создавалось впечатление, что у нее гипертонический криз.

– Сейчас я «скорую» вызову, ложитесь на кровать! – скомандовала волонтер. – Только осторожно!

«Молоко мое выпила и теперь командует! Окна помыла – жить в моей квартире собирается… после того, как меня отправит в дом престарелых», – тоскливо думала Изольда Матвеевна, укладываясь на кровать.

– Зачем ты молоко мое выпила? – сурово спросила она волонтера. – Голодная, небось? Голод – это я понимаю, в войну все голодали.

– Да вот же ваше молоко, стоит здесь, в комнате, на обеденном столике! – нашлась женщина.

Изольда Матвеевна потрясла бутылкой, убедилась, что все тридцать граммов целы, и ей настолько полегчало, что она подобрела и лицо у нее приняло здоровый оттенок.

Окна сияли чистотой.

– Давайте пить чай с молоком! – предложила Изольда Матвеевна.

– Нет-нет, спасибо, – ответила волонтер. – Но я все равно дождусь врачей, а пока постираю занавески.

И она принялась складывать пыльные занавески в ванну.

Изольда Матвеевна вскипятила на газу чайник, налила чаю, сверху молока… а оно в чашке свернулось. Все тридцать грамм.

«Глаз у нее нехороший. Только молоко поставила на стол, оно сразу и скисло. Хозяйничают у меня все кому ни попадя… А может, оттого, что окна чистые, проникло солнце и сквасило молоко?»

Старуха с досадой кинула пластиковую бутылку в помойное ведро.

В дверь позвонила «скорая», вошли фельдшер и санитарка. Пока давление мерили (оно оказалось повышенным), пока укол делали и документы заполняли, волонтер постирала занавески. Наконец все удалились, и Изольда Матвеевна с удовлетворением заперла дверь. И тут ее взгляд упал на вешалку возле входа.

«Куртки! Куртки-то где?! Совсем новые, импортные! Тут висели, кожаные! Эх, не углядела… Надо было в оба смотреть за ними – за фельдшером и санитаркой! Вот до чего дожили: «скорую» вызовешь, а тебя и обнесут! Хоть никого в квартиру не пускай и помирай с инсультом!»

Она снова потопала к телефону и набрала участкового:

– Здрасти… «Скорая» была. Вынесли три куртки импортных… И три портсигара отечественных? Какие портсигары? А! Это из фильма? Вы все шутите? Что значит «в закромах посмотрите»? Куда милиция катится?

На том конце послышались гудки.

«Вот до чего милиция докатилась! Ничего не хотят расследовать, совсем обленились. Я понимаю, что я – не политическая фигура и что тридцать грамм молока – не предмет уголовного дела. Но куртки! Хорошие, импортные! Мне их племянник из Польши в восьмидесятых привез, еще носить и носить!»

Изольда Матвеевна решительно набрала телефон «скорой»:

– Пожаловаться хочу! Фельдшер и санитарка украли три куртки импортных! Звонить на горячую линию? Записываю номер.

На том конце провода раздались гудки.

«Не успела записать номер… Ничего! Я найду на них управу. Как они сказали? Горячая линия? На стенде на лестнице есть телефон горячей линии, жилконтора повесила».

Изольда Матвеевна с обрывком квитанции и химическим карандашом вышла на лестничную площадку и принялась записывать номер. Затем вернулась, накрепко закрыла входную дверь и снова подняла трубку телефона:

– Горячая линия? Здравствуйте! Мой звонок очень важен для вас? Не вешаю трубку! Мой номер в очереди сорок девятый? Жду!

Изольда Матвеевна терпеливо ждала, прослушав в трубке весь репертуар Рахманинова. Наконец на том конце защебетал приятный женский голос.