От имени докучливой старухи

– Здравствуйте, я хочу подать жалобу! Фельдшер и санитарка украли у меня три куртки – кожаных, импортных… Что значит «говорите по делу»? Горячая линия по прорывам отопления? А куда мне звонить?

На том конце раздались гудки.

Изольда Матвеевна присела на край кровати. Ей захотелось плакать.

«Ничего, ничего! И не такое переживали. Войну пережили, дом потеряли, а тут три куртки импортных – всего лишь. Нас не сломишь! Мы – русские!»

Она попила чаю, принялась готовиться ко сну и поправлять подушку.

«Что-то жестковато, но зато высоко, как я люблю».

Под подушкой лежали три куртки импортных, кожаных, совсем новых, привезенных племянником из Польши еще в восьмидесятых. Изольда Матвеевна положила их под голову пару лет назад.

«Ой, что теперь будет… Оказывается, фельдшер и санитарка ни при чем. Оказывается, куртки все это время лежали под подушкой. А если меня посадят за клевету? Что же мне теперь, остаток жизни доживать в тюрьме? А я-то дома престарелых боялась… Хотя это та же тюрьма. Может, чистосердечное признание поможет? Точно, поможет!»

Она снова принялась звонить участковому:

– Здрасти… Нашлись куртки! Я фельдшера и санитарку оклеветала… Готова под суд… Что значит «ерунда»? Не могу я спать, я на горячую линию позвонила… Сами ответите за горячую линию? Вместо меня в тюрьму сядете? Вы – ангел, хоть и молодой!

На том конце провода раздались гудки.

Изольда Матвеевна вытащила куртки из-под подушки и повесила их обратно на вешалку. Потом легла в кровать и свернулась калачиком. Мысли ее текли уже сонно:

«Какой хороший милиционер! Надо завтра позвонить на горячую линию, чтобы его к ордену представили. Ну, или премию дали…»

Эпизод четвертый

«Нигде нет мне, старухе, покоя! Вон и в храме непорядок. Раньше ни одной свечницы не было, а теперь целых две. Разбогате-е-ели! Одни расходы на зарплату. Несешь-несешь деньги в храм – то на цветы Богородице, то на записки за упокой и за здравие – а все не впрок. Дармоедки! Раньше свечки лежали в специальном ящичке: денежку кладешь под ящичек, берешь свечечку. Кто и украдет потихоньку. А теперь у них целый ассортимент: и побольше, и поменьше, и потолще, и потоньше. Верно говорят: превратили храм в лавку, фарисеи! Прости их, Господи! Бедному человеку теперь в церкви делать нечего: нет денег – нет и свечек. Но ничего, я этих свечниц испытаю. Одна молодая – фифетка, наверное. Вторая в возрасте – видно, что жадная. Посмотрим на них. Ни одно дело без меня не обойдется».

Изольда Матвеевна собиралась в храм. Юбка в пол – поплоше, а то подумают, что загордилась на старости лет. Седые редкие волосы – в высокий хвостик, да под платок.

«А получают-то, небось, процент от выручки? Я им покажу выручку! Ничего от меня не получат. Ворочают там миллионами, на прихожанах наживаются».

Изольда Матвеевна любила ходить в храм по вторникам и четвергам на утреннюю литургию к семи утра. В это время в храме никого не было.

«Хорошо как! Хор для одной тебя поет. Батюшки для одной тебя читают. Можно раньше всех к иконам приложиться, пока прихожане их не облизали. На причастии ты первая и единственная».

Записочки за здравие у Изольды Матвеевны год от года становились все короче, а записочки за упокой – все обширнее. Дошло до того, что за упокой она подавала уже на четырех листах, желая помянуть всех бывших родственников и друзей. Пожертвование, соответственно, приносила за четыре листа, но это ее не смущало.

«Плохо жили и плохо умерли. Но, как говорит батюшка, за каждое поминание им прощается по одному грешку. Так и отмолю всех – все они окажутся в Раю. Плевать я хотела, какие они плохие, я свое дело знаю: ходить в храм и отмаливать».

Изольда Матвеевна пришла в храм раньше всех – до нее пришел только привратник, чтобы отпереть дверь, и сразу уселась писать записочки.

«Опаздывает! – с досадой подумала она на свечницу, когда хор уже поднялся на клирос, а алтарник начал читать Евангелие. – Сегодня молодая».

«Фифетка» прибежала, запыхавшись, вошла в храм без платка – накидывала его на ходу, и сразу принялась открывать кассу для единственного прихожанина, вернее, прихожанки.

Старуха положила четыре записки за упокой в специальную корзиночку и спросила коварно:

– Сколько с меня?

– За пожертвование, – ответила девушка.

– А сколько пожертвование? – продолжала Изольда Матвеевна.

– Рекомендованное пожертвование – восемьдесят рублей за записочку, а так – сколько сможете.

Душа у Изольды Матвеевны пела:

«Никакая она не фифетка. Хорошая, православная девушка. Ишь, глазоньки-то в пол – деньги в храме стыдно зарабатывать. Да сколько она там заработает: по вторникам-то в храме только я одна. А может, это батюшкина дочка? Уж больно хороша, и правила все знает. В храме порядок».

Изольда Матвеевна выложила триста рублей, присмотрев себе еще несколько брошюр и пяток самых тоненьких свечек.

Пошла она в храм и в четверг. За прилавком теперь стояла немолодая свечница. Как водится, Изольда Матвеевна написала четыре записочки за упокой, с любовью подчеркнув каждое имя.

– Почем записочка? – снова закинула она удочку.