От империй — к империализму

Поскольку просветительская теория «естественного человека» предполагала, что изначально люди рождаются и чувствуют себя свободными, ужасы восточного деспотизма невозможно было объяснить примитивностью и диким состоянием азиатских народов, тем более что наглядные факты свидетельствовали об обратном. «Мы полагаем, основываясь на опыте истории, что Европа всегда была отважной и гордой защитницей свободы; а Азия с древности жила в лености и рабстве; и не удивительно, что столь разительное отличие характеров, неизменное и повторяющееся на протяжении веков, многими объясняется несхожестью климата, ибо что же кроме климата может быть столь постоянным, единым и неизменным»[811]. Эта точка зрения, однако оспаривалась другими европейскими авторами, напоминавшими, что климат Южной Европы не сильно отличается от климата, например, Турции. Последнее заставляло обозревателя «Gentleman’s Magazine» искать главные причины различий в исторически сложившейся восточной культуре и религии, восходящей к Древнему Египту.

Далеко не все современники соглашались с тезисом об азиатском деспотизме. Французский путешественник и ориенталист Анкетиль Дюперрон (Anquetil Duperron) в книге «Восточное законодательство» («Legislation orientale»), опубликованной в 1778 году, писал, что распространенные в Европе представления о восточном деспотизме, об абсолютной и неограниченной власти азиатских правителей над своими подданными не соответствуют действительности. «Обвинения, которые мы предъявляем восточным правителям, необоснованны, либо они основаны на примерах злоупотреблений, которые признаются таковыми как самими правителями, так и их подданными»[812].

Особенное внимание Дюперрон уделял защите прав собственности на Востоке, доказывая, что свобода торговли и предпринимательства отнюдь не подвергается там стеснениям, которые радикально меняли бы ситуацию по сравнению с Европой. Действительно, европейское представление о всеобщем господстве на Востоке государственной собственности опиралось прежде всего на различное понимание имущественных прав в азиатском мире и на Западе (вернее — в Европе Нового времени). Если же говорить о государственной собственности как таковой, то в строгом смысле «мусульманское право не знало такой категории»[813]. Земля принадлежала Аллаху и предоставлялась в пользование общине, представителем которой выступало государство. После завоевания новых территорий, «оставляя прежним владельцам завоеванную землю в пользование, государство получает с них поземельный налог, харадж, и этим реализует свое право собственника»[814]. Подобные схемы земельных отношений имели место и в средневековой Европе и Римской империи, откуда они, собственно, и были позаимствованы арабами с той лишь разницей, что изменилось их идеологическо-правовое обоснование.

Однако как бы ни был Дюперрон прав фактически, его взгляды отвергались и даже игнорировались большинством авторов, предпочитавших конкретно-историческому анализу упрощенные идеологические схемы[815]. Даже Карл Маркс писал про азиатские деспотии теми же словами, что и его либеральные оппоненты, подчеркивая, что в этих обществах «безопасность жизни и сохранность имущества не обеспечены, и нет никакого стимула к прогрессу»[816].

Между тем уже Дюперрон откровенно замечал, что изображая восточные страны (Персию, Турцию и Индию) в виде «варварских», западные авторы стремились оправдать проводимую там европейцами политику, представляя восточные народы, способными только «служить нам для наживы» (nous presenter les objets de gain)[817]. Показательно, что в лондонском «Gentleman's Magazine» дискуссия о происхождении «восточного деспотизма» публикуется практически параллельно с сообщениями об успехах английского оружия в Индии. А позднее европейские представления об «азиатском деспотизме» легли в основу того государственного устройства, которое сами европейцы — в «усовершенствованной» и «цивилизованной» форме установили в Азии, ссылаясь на то, что именно подобные порядки наиболее соответствуют традициям и нравам местных жителей.

Если завоевание Америки морально оправдывалось дикостью и отсталостью местных племен, а Австралия и вовсе могла быть объявлена «terra nullius» («ничьей землей»), поскольку аборигены не имели ни государства, ни, в соответствии с европейскими представлениями, общества, то применительно к Индии, обладавшей древней цивилизацией и процветающей экономикой, требовались аргументы иного рода. И тезис о деспотизме предоставлял такие аргументы.