От империй — к империализму

С точки зрения европейцев, индийские правители жили в «атмосфере подобострастия и коварства, и вообще их жизнь была похожа на сказку» (atmosphere of subtlety, treachery and fairy tale), напоминая «Тысячу и одну ночь»[818]. Этому британские джентльмены противопоставляли свои «лучшие традиции честности»[819]. Однако благородство истинного англичанина имеет пределы. Клайв в 1772 году объяснял членам Палаты общин: «В Индостане правительство всегда было деспотическим. А жители там, особенно же в Бенгалии, в низших слоях общества склонны к сервильности, скупы, преклоняются перед силой и трепещут перед ней. В высших слоях общества они расточительны, избалованы, изнежены, тираничны, вероломны, продажны и жестоки»[820].

С точки зрения Клайва, подобное положение дел полностью освобождало его самого от необходимости следовать моральному кодексу британского джентльмена в социально-культурной среде, где эти нормы не только никто не соблюдает, но никто и не может оценить.

Конечно, подобный подход далеко не все разделяли в самой Британии. Эдмунд Бёрк (Edmund Burke) резонно заявлял: «Обман, несправедливость, угнетение, казнокрадство, имеющие место в Индии, являются точно такими же преступлениями, как если бы схожие деяния совершались в Англии» (Fraud, injustice, oppression, peculation, engendered in India, are crimes of the same blood, family and cast, with those that are born and bred in England)[821]. Однако показательно, что свои гневные речи о преступлениях английской администрации в Бенгалии либеральный политик произносил уже после того, как Клайв завершил свою миссию. Напротив, деятельность Клайва пользовалась со стороны Бёрка полной поддержкой и одобрением. Когда Клайв весьма откровенно отчитывался о своих действиях и мотивах, это не вызывало у Бёрка ни малейшего протеста, так же как и сама идея колониального завоевания. Даже позднее, разоблачая деятельность Ост-Индской компании, Бёрк ссылался на местную специфику: «Признаюсь, все эти условия не благоприятствуют нашим попыткам управлять Индией. Но мы уже там, и Всевышний поставил нас во главе данной страны: нам остается лишь смириться с этим и сделать все возможное для ее блага»[822].

Между тем Клайв и другие герои колониальной эпопеи — англичане и индийцы — не только действовали в соответствии с правилами среды, но и сами активно формировали среду. Анализируя социальное развитие Индии, британский историк Д.А. Вашбрук (D.A. Washbrook) пришел к неожиданному выводу: черты азиатского общества, которые западные авторы характеризовали как извечные цивилизационные особенности, препятствовавшие динамичному развитию, на самом деле сформировались достаточно поздно, став непосредственным результатом периферийной интеграции колониального и полуколониального Востока в глобальную капиталистическую экономику. «Британское правление в Южной Азии реструктурировало общество и экономику в соответствии со своими задачами, в результате чего все местные тенденции, которые вели к модернизации и индустриализации, оказались фактически заблокированы. Социальные и экономические порядки, которые последующими поколениями воспринимались как порожденные древней и косной традицией, препятствующей всякому развитию, на самом деле были кристаллизованы и оформлены именно с приходом европейцев»[823].

С точки зрения Адама Смита, господство Запада было предопределено экономическим и техническим соотношением сил. В свою очередь, марксизм справедливо указывает на связь между развитием производительных сил и изменением общества. Более передовые производительные силы Запада создавали условия для прогресса в социальной жизни. Спустя сто лет Маркс, как и Смит, был убежден в том, что предпосылкой колониализма явилось техническое превосходство Европы. Однако если тезис о техническом превосходстве справедлив по отношению к Америке, совершенно иной была ситуация в Азии. Технологически, организационно, финансово азиатские государства были в XVI и даже в XVII веке несомненно сильнее европейских. К концу Средних веков они достигли значительно большего развития производительных сил, чем Европа. Более того, на Востоке мы находим многие элементы буржуазной экономики, развитые, порой, ничуть не меньше, нежели на Западе. Как отмечает Д.А. Вашбрук, Южная Азия «сосредоточила вокруг себя значительно большую часть мировой торговли, чем любая другая часть планеты, а в период между XVI и XVIII веком на нее приходится больше четверти всего мирового обрабатывающего производства (world’s total manufacturing capacity). Ее экономическая сила была столь велика, что даже в Мексике местная текстильная промышленность пришла в упадок из-за азиатского импорта»[824].