От империй — к империализму

Лоялисты получили возможность переселиться на север, в канадские земли, оставшиеся под контролем Лондона. Вопреки ожиданиям многих сторонников американской независимости, Канада на протяжении всей войны оставалась для британцев спокойным тылом. Малочисленные французские поселенцы нуждались в поддержке государства для того чтобы защитить себя от индейцев и не имели политической силы, чтобы сделать это самостоятельно. А производимые ими товары имели ценность только в том случае, если им был гарантирован сбыт на европейском рынке. Поэтому они обречены были стать лояльными британскими поданными точно так же, как были раньше верными подданными французской монархии. В свою очередь британские власти стремились урегулировать отношения с индейцами за счет взаимных уступок и гарантий — не из гуманных соображений, а потому что им так было дешевле и проще. Французские поселенцы быстро обнаружили, что английские купцы открывают перед ними новые рынки сбыта. «Квебек был теперь частью британской торговой системы, которая создавала больше возможностей, чем старая французская империя»[968]. Массовое переселение лоялистов из отделившихся колоний Новой Англии закрепило связь Канады с Британией. Даже Вудро Вильсон в весьма патриотической «Истории американского народа» вынужден признать, что сразу же после обретения независимости, победители начали репрессии против своих политических противников, а бегство из нового государства приняло массовый характер: «Тысячи и тысячи людей направлялись в Нью-Йорк, надеясь спастись там под защитой британского оружия»[969]. Английская администрация, сохранявшая контроль над городом, вынуждена была организовать их эвакуацию. «Больше двадцати девяти тысяч беженцев (включая три тысячи негров) бежали в Канаду из одного только штата Нью-Йорк в течение этого драматичного и сумбурного 1783 года»[970]. Массовая эмиграция имела место и в других штатах. «Просто поразительно» (amazing), замечает Найл Фергюсон, что «столько народу проголосовало ногами против американской независимости»[971]. По английским данным, более 40 тысяч лоялистов, расселились в провинциях Онтарио, Новая Шотландия (Nova Scotia) и Нью-Брансуик (New Brunswick), создав в этих заросших лесом пустынных местах «приятные фермы, процветающие деревни и города»[972].

В итоге американская революция породила «не одну, а две нации»[973]. Канада, сохранившая верность короне, оказалась ее порождением не в меньшей степени, чем отделившиеся от Англии Соединенные Штаты.

Оценивая итоги второго Парижского мира, Кембриджская история британской внешней политики констатирует: «Если сравнивать его с Парижским миром 1763 года, итоги которого Франция и Испания стремились пересмотреть, новый договор, конечно, свидетельствует о поражении Британии и фиксирует ее потери. Однако не следует упускать из виду, что все территории, уступленные европейским соперникам Англии, были у них же захвачены в предыдущих войнах, а большую часть приобретений 1763 года удалось сохранить»[974].

Брендан Симмс уверен, что поражение Лондона в борьбе за американские колонии было вызвано недооценкой проблем, существовавших в Европе. Действительно, Британия оказалась в изоляции, а потом вынуждена была бороться одновременно почти против всех ведущих держав — Франции, Испании, Голландии, а Россия, Австрия и Пруссия заняли позицию нейтралитета, который грозил обернуться противостоянием с Англией.

Однако эта катастрофа вызвана не отсутствием внимания к европейским делам, а непониманием угрозы, назревавшей в Америке. Колонии втянули Лондон в Семилетнюю войну, которую британцам пришлось вести в крайне невыгодной ситуации, эти же колонии спустя 20 лет спровоцировали новую войну, ее в Лондоне не ждали и к ней не готовились — ни в военном, ни в дипломатическом отношении.

Английская дипломатия, крайне эффективная во всех остальных ситуациях, неизменно давала сбой тогда, когда в дело вмешивались американские колонии. Здесь нет ничего удивительного. Колонии воспринимались в Лондоне как проблема, но не угроза. А в 1760-е и 1770-е годы колониальный конфликт трактовался как продолжение внутреннего и потому вообще не рассматривался в контексте внешней политики, до тех пор пока колонисты не обратились за помощью к Франции. Разумеется, некоторые внутренние проблемы Британии приобретали интернациональный характер, но это были дела совершенно иного рода, например — проблема Ирландии.