От Кибирова до Пушкина

«Ведь капелька новогородской крови во мне, как льдинка в пенистом вине», — писала Ахматова, — и на ее стихах всегда лежал отчетливый национальный колорит. Вне этого колорита нельзя правильно понять и оценить поэзию Ахматовой. Нет ничего более несправедливого, как трактовать эту поэзию только как «комнатную», узко индивидуалистическую, исключительно посвященную темам любви. <…> Было время, когда она писала очень редко, как будто уже сказала все, о чем хотела и могла сказать. Однако, примерно в конце тридцатых годов, Ахматова вернулась к интенсивному творчеству. Произошло как бы второе рождение большого русского поэта. <…> Поэзия Ахматовой все больше и больше проникается самим духом истории, ощущением жизни в ее историческом движении вперед, в будущее. В этом, конечно, можно усмотреть одно из проявлений общих для всей советской поэзии тенденций. <…> Перед нами большой поэт, прошедший длинный и сложный творческий путь и сейчас находящийся на новом подъеме, поэт в полном расцвете своих творческих сил. В одном из недавних своих стихотворений Анна Ахматова говорит:

Многое еще, наверно, хочет
Быть воспетым голосом моим…

Нам остается только пожелать, чтобы эти стихи не остались одним предположением.

(РГАЛИ. Ф. 2833. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 119–120, 122.)

Во время работы над этой радиозаметкой у него сложилось стихотворение:

Здесь жизнь стиха, а в ней — судьба искусства.
Слова поэта суть его дела.
Пробившись сквозь лирическое чувство,
В ее стихи история вошла
И, разбросавши прошлого обломки,
Заговорила глухо, не спеша,
И, может быть, далекие потомки
Поймут, узнав чужой души потемки,
О чем сказала голосом негромким
Строптивая и гордая душа.

Стихи живут. Пусть по миру влачат их!

Они шумят, как крылья вольных птиц, —
В избытке сил, быть может, непочатых,
В игре страстей — без правил и границ…
Трудны пути. Опасны переправы.
И голос Музы хрипнет на ветру…
А подвиг стоит этой черной славы,
И смерть красна — не только на миру!

(Орлов В. Дым от костра. Стихи. Л., 1988. С. 150–152.)

(Это и другие цитируемые здесь его стихотворения входят в тетраптих «Ахматова».)

Как следствие его выступления, в резолюции общегородского собрания ленинградских писателей по ждановскому докладу было «особо» отмечено, что «среди ленинградских писателей нашлись люди (Берггольц, Орлов, Герман, Добин и др.), раздувавшие „авторитет“ и пропагандировавшие их [Зощенко и Ахматовой] писания» (Культура и жизнь. 1946. 30 августа). При обсуждении постановления ЦК ВКП(б) в Пушкинском Доме зам. директора Л. A. Плоткин указал на «грубейшие ошибки» товарищей: «Кандидат филологических наук В. Н. Орлов выступил по радио с речью, посвященной поэзии Ахматовой, утверждая, что творчество Ахматовой является чуть ли не примером для всей нашей советской литературы» (Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. 1946. Т. 5. Вып. 6. С. 515). Сам провинившийся на заседании правления Ленинградского отделения Союза советских писателей каялся 19 августа 1946 года: