От Копакабаны до Амазонки

Единственным важным результатом европейской колонизации Бразилии за весь этот довольно длительный начальный период было, без сомнения, основание Рио.

Что касается французов, то они возвратились в Рио-де-Жанейро лишь в 1711 году. Это была экспедиция под командованием Дюгуа-Труэна. Город был ими разграблен. Но впоследствии обе стороны делали вид, что этого неприятного эпизода вовсе не было. Что ж, не будем настаивать…

Перед этой прекрасной бухтой, утопающей в сиянии нежнейших тонов пейзажа, и сам простой факт существования становится исключительной радостью.

Но…

50 из 100 обитателей Рио умирают, не достигнув 19 лет. Отсюда бросающаяся в глаза молодость здешнего населения, обилие лиц, на которых еще не появилось растительности, масса юных женщин со сладострастными взглядами… И все эти люди — не более как выжившие, избежавшие смерти, уничтожающей здесь каждого второго в возрасте совсем юном…

В школе Энгено де Дентро, в Рио, лишь 4,3 процента детей пьют молоко каждый день, 19,4 процента едва раз в два-три дня и 76,3 процента вообще лишены молока. Потребление молока в целом по Бразилии не превышает 20 граммов па человека в день — против 1024 граммов, например, в Швейцарии.

Здесь бывают факты, когда голодные толпы, в надежде или в отчаянии, разрывают мешки с сахаром или растаскивают горстями муку, спасаясь таким образом от смерти. Но подобные факты здесь если и удивляют, то своей редкостью. Честность, глубочайшая и как бы врожденная нравственная чистота этого народа, извечно преследуемого голодом, достигли вершин совершенно героических. Сегодня в утренних газетах описан факт: в одном провинциальном городке три молодца в масках, на американский манер, попытались ограбить банк. Население само изловило бандитов и линчевало их…

Я сную во всех направлениях, меряю Рио из конца в конец, и мой путь отмечается кусочками сведений. И вот записи: «На пляже Сан-Франсиску купаться нельзя — бывают кайманы». «Хотите ехать поездом из Порту-Велью в Гуажару Мирин? Это опасно, я вам не советую. Там нередко нападают индейцы. К тому же бывают крушения. Три месяца назад погибли два журналиста». «Сделайте прививку от тифа». «Возьмите с собой гранадского порошка. Присыпайте им каждый день ступни. Спасает от подгнивания».

Один советует проехать путь Баия — Ресифи — Форталеза на автомашине. Другой предупреждает от визита в Сан-Франсиску — мол, не представляет интереса. Третий с видом человека, знающего самое важное, любезно предупреждает, что в окрестностях Манауса молено подцепить чуму…

Но сколько бразильцев в какой-то мере знают 8 513 844 квадратных километра своей страны, эту необъятную поверхность, в 17 раз превышающую размеры Франции? Думается, лишь очень немногие.

Что они знают за пределами городов, в которых живут? Почти ничего. Они охотно признаются, что дальше Ресифи даже не бывали, что лучше знают Париж, чем Амазонию.

И однако, все они вручают мне рекомендательные письма и адреса своих далеких друзей, живущих где-либо на пути моей предстоящей большой поездки по стране. Их гостеприимство превосходит их собственные возможности. Тогда они предлагают мне своих друзей… которых они встречали когда-нибудь в Рио или в Сан-Паулу на конгрессах, лекциях или во время отпуска.

Жоржи Амаду, крупнейший бразильский писатель, академик, выдвинутый на соискание Нобелевской премии, принимает меня с душевной горячностью подростка. Брат его открыл для меня двери «Петробраза», национальной нефтяной компании, а сам Амаду вводит меня в «святая святых» Баии — черного города плантаций какао, где он долго жил и страдал. Жоржи Амаду говорит:

— Черные? О, мы им многим обязаны. Во всяком случае, некоторыми нашими самыми важными качествами: воображением, большой выносливостью, музыкальностью. Лет через 50 все мы, бразильцы, будем метисами. Единственная нация метисов в мире!

Посол Франции в Бразилии граф де Гобино отмечал в своем дневнике за 1870 год: «…надо признать, что самая значительная часть тех, кого обычно называют бразильцами, — это люди смешанной крови, мулаты, кабоклос различной степени. Их встретишь здесь во всех социальных слоях. Господин барон де Котежип, нынешний министр иностранных дел Бразилии, — мулат. Есть мулаты и в сенате. Словом, кто говорит «бразилец», тот, за редким исключением, говорит: «цветной».

И посол-граф, страдавший приверженностью к расизму, меланхолично добавлял: «Да, ни один бразилец не имеет уже чистой крови. А смешанные браки между белыми, индейцами, мулатами и неграми становятся столь частыми, что нюансы разделения по крови теперь фактически бесчисленны. Императрица, например, имеет трех фрейлин: одна из них — цвета каштана, другая — светлого шоколада, третья — фиолетовая…»

— Из моего окна, — говорит Жоржи Амаду, — я гляжу на бухту, открытую в сторону пляжей Копакабаны, на курчавых ребятишек-мулатов, посыпающих друг друга песком. И на сияющее солнце. Здесь, знаете, все выглядит карнавальным. Как бы нечто от сюрреализма.

Улыбнувшись, с чувством в голосе продолжает: