От Копакабаны до Амазонки

Развернувшаяся более четырех столетий назад сахарная эпопея влияет на мир и по сию пору. Открытые тогда счета пока еще не закрыты. Ибо что такое сегодняшние слаборазвитые страны, как не те самые, что веками были обречены колонизаторами на одностороннюю сельскохозяйственную, да и к тому же еще и монокультурную, экономику? А такие острые социальные проблемы международной жизни наших дней, как остатки рабовладения, расизм, оскорбление человеческого достоинства негров? Разве не от той же столь старой «сахарной эпопеи» и всех подобных ей традиций колониализма?

В свое время Кольбер выдвинул в своем «Эксклюзиве» принципы, которые стали законом всех метрополий. Он писал: метрополия разрешает колониям производить лишь то, что она сама не производит; компании, имеющие монополию торговли с колониями, поставляют матери-родине все, что они там добывают, и торгуют в колониях только тем, что производится в метрополии; продавать то, что производит колония, имеет право только метрополия.

В этих нескольких фразах гений Кольбера резюмировал несколько веков колониальной политики, осуществлявшейся Португалией, Голландией, Англией. Эта политика, кроме всего прочего, запрещала производить на месте, в колонии, промышленные изделия, которые были ей необходимы. Колония принуждалась также вести куплю-продажу по ценам, навязанным метрополией. Более того, пищевая промышленность колонии могла доводить сельскохозяйственный продукт лишь до транспортабельности, а не до полной готовности. Тот же сок сахарного тростника на месте превращался лишь в неочищенный сахар, а рафинаж обязательно резервировался для метрополии.

Два кусочка сахару в чашечке кофе… Вплоть до нынешнего дня мы еще не оплатили его цену!

Путь продукта — это подчас целая экономическая революция со своим кортежем социальных, психологических и политических изменений. Здесь между причиной и ее следствиями могут пролегать столетия. Так и Бразилия, некогда родившаяся на сахаре, до сих пор испытывает горечь колониальной судьбы.

Вступая на землю Бразилии, первые европейцы увидели непроходимые леса, обилие мошкары и змей, познали жар испепеляющего солнца, деморализующее засилье малярии и кожных болезней. В сравнении с условиями жизни у себя дома, с той «золотой серединой», которая была их идеалом, они как бы возвращались на тысячелетие назад…

И нужно отдать должное португальцам: они, несмотря на все трудности и вопреки враждебности природы, очень рано поняли колонизацию этой страны как в первую очередь ее заселение. Невольными помощниками пришельцам в решении этой задачи стали индейцы. Отец Нобреза писал:

«Люди, которые прибывают сюда из Европы, не имеют иных возможностей к существованию, как труд рабов, которые ловят для них рыбу и добывают другие продукты питания».

Внедрение сахарного тростника могло лишь поощрить рабовладение. Жильберто Фрейри, замечательная книга которого «Хозяева и рабы» является настоящей энциклопедией по проблемам рабства в Бразилии, пишет, что европейские колоны, становившиеся владельцами огромных участков земли, не имели никакой склонности к земледельческим занятиям. Выращивать тростник для них означало не что иное, как покупать рабов и приковывать их к монокультуре. И этим стали заниматься не земледельцы, а коммерсанты.

Так Бразилия не имеет земледельцев и по сей день. На ее сельском хозяйстве до сих пор лежит печальная тень тех времен. Земли, щедро раздаваемые португальской короной, захватывали не для того, чтобы рационально использовать, а лишь затем, чтобы, сняв сливки, тут же бросать и переходить на новые. Хозяевами страны были именно торговцы землей и аристократы, «ожиревшие на сахаре и неграх».

При этом власть и богатство определялись не числом гектаров земли (земли доставались сравнительно просто), а числом рабов. Иметь 100 тысяч гектаров ничего не означало, если при них не имелось армии невольников.

Для португальцев заселение новой колонии, имевшей лишь разбросанные кое-где мелкие племена индейцев, с самого начала представлялось как самая неотложная задача. Ибо как иначе удержать страну? Что противопоставить французам, англичанам, голландцам, которые плавают вдоль бразильских берегов и вот-вот высадятся? И португальцы пришли к заключению: «Без индейских женщин мы никоим образом не справимся с заселением столь длинного побережья». Именно так писал из новой колонии Диего де Васконселлос королю Португалии. И в самом деле, даже полное обезлюдение крошечного лиссабонского королевства не могло привести к заселению огромной Бразилии.