От красного террора к мафиозному государству: спецслужбы России в борьбе за мировое господство

Незадолго до смерти Ленин попросил Крупскую прочесть ему его любимый рассказ Джека Лондона «Любовь к жизни». Сюжет рассказа таков: два путника переходили реку с холодной как лед водой. Один подвернул ногу и не смог идти дальше. Напарник, не оборачиваясь, ушел вперед. Раненый человек шел, сколько мог, затем упал от слабости и утомления. Чтобы не умереть с голоду, он питался сырой рыбой. Он сразился с напавшим на него волком и перегрыз ему горло. В конце концов, рыбаки заметили на берегу умирающего человека, подобрали его и выходили.

До последней минуты Ленин надеялся, что выживет, что сможет одолеть напавшего на него врага, что перегрызет ему горло, что будет спасен товарищами. Мог ли такой человек покончить самоубийством или просить у Сталина яд?

Когда я спрашивал врачей в Москве о непосредственных причинах смерти, которой они не ждали, — вспоминал Троцкий, — они неопределенно разводили руками. Вскрытие тела, разумеется, было произведено с соблюдением всех необходимых обрядностей: об этом Сталин в качестве генерального секретаря позаботился прежде всего! Но яду врачи не искали, даже если более проницательные допускали возможность само­убийства. Ч­его-либо другого они, наверное, не подозревали. Во всяком случае, у них не могло быть побуждений слишком утончать вопрос. Они понимали, что политика стоит над медициной.

С Крупской, Зиновьевым, Каменевым и Бухариным Троцкий формально не обсуждал вопрос о смерти Ленина даже позже:

Я не беспокоил [Крупскую] расспросами на эту тему. С Зиновьевым и Каменевым я возобновил личные отношения только через два года, когда они порвали со Сталиным. Они явно избегали разговоров об обстоятельствах смерти Ленина, отвечали односложно, отводя глаза в сторону. Знали ли они ­что-нибудь или только подозревали? Во всяком случае, они были слишком тесно связаны со Сталиным в предшествующие три года и не могли не опасаться, что тень подозрения ляжет и на них. Точно свинцовая туча окутывала историю смерти Ленина. Все избегали разговора о ней, как если б боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные и странные намеки: «О, вы не знаете Кобы200, — говорил он со своей испуганной улыбкой. — Коба на все способен».

На похороны Ленина Троцкий тоже не поехал именно потому, что опасался за свою жизнь. А может быть, ему открыто сказали, что убьют, если он там появится. Сталин «мог бояться, — вспоминал Троцкий, — что я свяжу смерть Ленина с прошлогодней беседой о яде, поставлю перед врачами вопрос, не было ли отравления, потребую специального анализа. Во всех отношениях было безопаснее удержать меня подалее до того дня, когда оболочка тела будет бальзамирована, внутренности сожжены, и никакая экспертиза не будет более возможна»201.

Эти меры предосторожности все равно не спасли Троцкого. Большевистская мафия выгнала его из своих рядов вскоре после смерти Ленина, сослала в отдаленные районы страны в январе 1928-го, выслала из СССР в январе 1929-го и убила в августе 1940-го, предварительно умертвив всех его четверых детей. Избежать участи Ленина, в конечном итоге, Троцкий не смог.

Долгий экскурс в события декабря 1922 — марта 1923 года нам понадобился, чтобы понять, мог ли Ленин, как утверждали Сталин и Фотиева, в разгар острой политической борьбы, начавшейся еще в 1922 году, просить Сталина о яде. Ответ на этот вопрос очевиден: не мог. Сведения о том, что Ленин просил у Сталина яд в декабре 1922 года, фабриковались самим Сталиным в разное время и с поразительным упорством, будто ­кто-то обвинял его в отравлении Ленина (хотя сделал это только Троцкий в 1939–1940 году).