Старый эмир ушел из цветущих садов своей столицы в Сады Вечные — да будет прочен мост над Пропастью грехов под его ногами, и да встретят его на той стороне гурии с радостью! — а на престол из шахриданской бирюзы и белого золота решили взойти сразу двое его сыновей. Старший сын, книгочей и астролог, как и завещал эмир, и младший, воин и любимец восточных князей, на чью пылкую гордость надел узду покорности старый эмир. Вражда сторон захлестнула столицу и выплеснулась на просторы страны кровавой усобицей. Илмукушцы присягнули старшему брату, отправив гонца с посланием, и дары, и отряд в сто человек — а больше войск в Илму-куше и не стояло, город-то маленький, — все, как требовалось, честь по чести. Но, видно, не в пользу горожан легли кости… Через два дня под стенами Илму-куша стояли полторы тысячи сабель одного из восточных князьков, а у ворот города — тот самый гонец, верхом на осле, едва живой от побоев и с вестью — Илму-куш признан мятежным городом. С такими разговор короткий — если жители сдадутся на милость настоящего владыки, то будут оставлены в живых, но проданы в рабство, если же нет — город будет разрушен, дабы явить благой пример другим. И что с того, что войска старшего брата стоят в пятидневном переходе от города? Илму-кушу они помочь уже не успеют.
Сзади раздались шаги и звон кольчуги. Фарух выпрямился и тверже стиснул тяжелое и такое непривычное для гончара копье — Масуд-бей, начальник городской стражи, не терпел распущенности, пусть даже и от вчерашних мирных горожан.
Тихий рык — и забивший слух стон оборвался, послышался торопливый топот — вниз, по лестнице.
— Остаешься один. И не спать!
Гончар кивнул, глядя в холодные глаза под седыми бровями. Холод поселился в глазах старого сотника с утра, когда узнали, что городской глава бежал, а с хокимом и его личная стража, пятнадцать человек. На стенах Илму-куша, давно требовавших ремонта, оставались сорок городских стражников, больше привыкших на базаре за порядком присматривать, и не обученные за меч браться горожане.
— Не спать, — повторил Масуд-бей и подергал себя за сивый ус, глядя, как прямо перед ними, в пяти полетах стрелы, за обмелевшим саем[100]
, готовятся к ночевке враги.— Не спать? Уснешь тут, — дернул плечом Фарух, когда сотник ушел дальше проверять посты. — Когда такое впереди.
Впереди… А за спиной — город… Неродной город. В детстве Фаруха дразнили приблудышем, чужаком, отродьем демонов… Что ему до Илму-куша? Уговорить Гюльнар бежать и ночью, когда его сменят на посту, перебраться через низкие стены… Она откажется бежать, оставив родителей в городе. А Шахар-ака, согласившийся стать отцом жениха на намеченной осенью свадьбе? А… Фарух едва не застонал, сообразив, что всех не убедить, не вытащить из осажденного города. Да, Илму-куш ему не родной, но какой же тогда родной?
В быстро сгущающихся южных сумерках один за другим замерцали теплые огоньки костров. Два, три, десять, двадцать… все больше. Там едят, пьют и веселятся: Илму-куш — законная добыча, жирная добыча! — которая и сопротивляться-то не сможет. Не будет подвига, но будут вереницы рабов на невольничьем рынке, и потечет рекой в кошели на замызганных поясах звонкая монета. Ее благословенный звон приятней пения гурий и заглушит угрызения совести… Да какая там совесть?! — резко оборвал себя Фарух. Не было никогда и нет совести у этих последышей противоестественного союза верблюдицы и осла! Зато есть оружие, умение и опыт… и не низким стенам Илму-куша противостоять распаленной ожиданием добычи солдатне. Тех, кто будет сопротивляться, вырежут, город сровняют с землей, как уже сталось с Чаркентом… Быть может, потом эмир и найдет управу на брата, но чем это поможет илмукушцам? Ведь нельзя вернуть все —
Не в силах… А для отродья демонов? Фаруху стало страшно — в прозрачной синеве подступавшей ночи, подмигивая и пританцовывая, дрожали сотни костров, и у каждого, наверное, не по одному человеку… Он не сможет, не потянет всех! Пять, шесть человек, десяток, ну, может, два десятка он «спрячет» — если разом, не отвлекаясь ни на что, но не всех!
И что же делать? Ждать утра и неизбежной атаки? Кто из жителей города доживет до вечера? Кто?!
Главное — успокоиться и внимательно всмотреться в окружающую костры темноту. Остротой зрения Фарух мог гордиться по праву — вот одна фигура, другая… надо представить, увидеть — они такие же люди, как и все. Где не справятся глаза, поможет воображение… Так, есть один… два… три… Резко, рывком, заломило от боли голову. Не отвлекаться. Дальше… Они обычные люди, они… Есть десять. Люди, как все… Из носа текла кровь, щекоча кожу и отвлекая. Это же люди…