От легенды до легенды (сборник)

— Я очень советую вам посмотреть этот спектакль, — убеждал присутствующих бывший заядлым меломаном банкир, — разумеется, когда Люсьяни сможет петь. Миллер не вытягивает. Он старается, но в третьем действии едва не пустил петуха.

— Скорее кокатриса[114], — пошутил поэт, — хотя автор либретто решил, что элегантней назвать воплощение зла василиском.

— Василиска пустили не только в либретто, — мадам Дави лукаво улыбнулась, — но и в Оперу. «Оракул» пишет, что бедный Люсьяни на него наступил.

— Вы читаете «Оракул», мадам?

— Его читают все. — Супруга банкира славилась откровенностью. Ей это прощали частично за происхождение — мадам Дави была дочерью герцога, возводившего родословную к Карлу Святому, — частично за миллионы ее мужа. — Просто я не считаю нужным скрывать свое любопытство, а суеверны не только прачки. Если я сейчас увижу ящерицу, я закричу.

— Сперва надо проверить, есть ли у нее белый нарост, — посоветовал Дюфур. — Забавно, но эти совершенно безобидные существа много ближе к представлениям древних о царе змей, чем то рагу из петуха, дракона, лебедя, а иногда и человека, которым нас потчуют средневековые трактаты.

— Меня всегда удивляло, что в царе змей так много от петуха. — Маркиз внимательно посмотрел на паштет. — Царь должен хотя бы временами поедать своих подданных, иначе они заговорят о равенстве и учредят революционный трибунал.

— Василиск начинал как простая змея то ли с белой отметиной, то ли с маленькой золотой короной на голове. Петух и прочие твари присоединились позднее.

— Это совсем другое дело, — одобрил папа и все-таки положил себе паштета. — Но в таком случае змея должна быть крупней соплеменниц или хотя бы более ядовита.

— Ученые возводят легенду о василиске либо к рогатой гадюке, либо к очковой змее.

— Меня это не удивляет, — вмешался банкир. — Что такое легенда, если не освященная веками сплетня? А в основе сплетни, даже самой нелепой, всегда что-то лежит. Не правда ли, мсье Дюфур?

— О да, — подтвердил загорелый мсье, — в основе любой сенсации лежит крупинка истины, как в основе любого состояния лежит хотя бы несколько су. Не правда ли, мсье Дави?

Мадам Дави расхохоталась. Лакей распахнул дверь, и сердце Эжени екнуло, но это доставили заказанные банкиром орхидеи. Де Шавине опаздывал почти на два часа, и достойного объяснения этому не находилось. Девушка поймала внимательный мамин взгляд и торопливо занялась десертом. О помолвке еще не объявляли, и в глазах света Жером оставался свободным. Что, если он в последний момент понял, что по-прежнему любит разбившую его сердце женщину? Эжени не знала о сопернице ничего, даже имени; Жером обмолвился лишь о том, что «она» была «совсем другой», а папа любит повторять, что вкусы у мужчин не меняются и роза никогда не заменит фиалку, а фиалка — розу. Если они с «той женщиной» так непохожи, то Жером сделал предложение, надеясь забыть прежнюю любовь. Так поступают многие, а потом осознают, что надежды тщетны. Завтра придет письмо с извинениями, и все будет кончено…

— Воды, мадемуазель? — раздалось за плечом. — Шато-Ивелен?

— Воды.

Обед продолжался. Теперь мужчины рассуждали о коньяках и о том, что и каким образом попало в ставшую роковой бутылку. Эжени улыбалась и делала вид, что слушает, даже вставила пару слов, а потом внезапно поняла, что за столом собралось двенадцать человек. Если б Жером пришел, он оказался бы тринадцатым…

* * *

Банкир поклонился де Мариньи и провозгласил:

— За дальнейшее процветание этого гостеприимного дома!

Обед был закончен, всех пригласили перейти в гостиную. Подали кофе и ликеры. Осчастлививший хозяина и хозяйку рассказом о родственнике Поль счел уместным сказать несколько слов и мадемуазель. Та выслушала довольно равнодушно. Девушка была очаровательной, но какой-то тревожной; тем не менее она поддержала разговор о музыке в городских садах. Дюфур уже собирался засвидетельствовать свое почтение мадам Дави, и тут юная маркиза покосилась на приближающуюся даму в бордовом, свою тетку и супругу экс-депутата, после чего громко спросила:

— Мсье Дюфур, вы будете еще кофе?

— Конечно, мадемуазель. — Поль отнюдь не собирался обрекать малышку на общество печально известной мегеры. — Благодарю. Я совсем недавно сетовал на тех, кто подарил миру кофе. Они разучились его варить, по крайней мере в своих кофейнях.

— Вы бывали в колониях?

— Пришлось. — Дюфур не глядя достал щипчиками кусок сахара. — Именно этому обстоятельству я и обязан сегодняшним приглашением. Ваш отец, насколько я понял, хотел узнать о своем троюродном брате без посредников.

— Так вы…

— Барон Пардон, — слегка поклонился журналист. — К вашим услугам, но мне казалось, мой род занятий тут ни для кого не тайна. Впрочем, вы так задумчивы…

— У меня немного болела голова, — нашлась ставшая еще тревожней мадемуазель. Покидать собеседника без повода было неприлично, а девушка была слишком хорошо воспитана. — Я представляла вас другим.

— Каким же?

Вместо ответа маркиза принялась пить кофе, но его хватило ненадолго.

— Позвольте. — Поль взял из тоненькой ручки пустую чашку.

— Благодарю вас.