От легенды до легенды

— Зря ты с ним так, — сообщил Тарас, утирая нос рукавицей. — Хлопец, видишь, как перед тобой? Шапку ломает! Будто ты пан какой. А ты нос воротишь. Не по-людски получается.

— Мое дело, — огрызнулся Мартын. — Мое и его. Не лезь.

У реки остановились, сняли с саней лопаты и пешни.

— Где всегда, — предложил Мартын.

Обсуждать не стали. Раскидали снег, наметили пешнями, где долбить лед, и принялись за работу. Работали быстро — мороз стоял крепкий, как всегда в эти дни, не давал лениться.

Передохнуть остановились, лишь когда извлекли из полыньи последний кусок льда.

— А знатная получилась ярдань[83], — порадовался Тарас, оглядывая большую крестообразную полынью. — И льда для ледников вона сколько! На две зимы хватит.

— Пожрать бы, — пробасил Пилип.

Они вернулись на берег, к подводе. Быстро перекусили хлебом с луком, зажевывая снегом, принялись выгружать бревна и бревнышки.

Перетащили их к полынье и принялись вязать лесенку, чтобы было удобнее кунаться в ярдань.

Пилип с Тарасом умело крутили петли, а не такой ловкий в пальцах Мартын вернулся к коню. Дал немного овса в торбе, поправил дерюгу, которой прикрывал животину от мороза.

И замер, застыл, глядя на излучину реки, где поднимался высокий берег, сияя рыжим песком среди искрящегося на солнце снега.

— Ты чего вылупился, соседушка? — выпрямился Тарас, закончив с лесенкой. — Тут работа стоит, говорит, без тебя не справится.

Пилип ткнул его в бок, да так, что чуть не сшиб на снег.

— Чего ты?

— Того. Это ж там Язэпка… На той излучине.

Тарас хмыкнул, высморкался, чтобы скрыть смущение, и принялся долбить лунку для креста.

…Закончили ближе к вечеру, когда солнце уже скатилось к верхушкам елей на западной стороне. Навалили вырубленный лед на сани и тронулись в деревню. Лошадь с радостью потрусила, всхрапывая и мотая головой. Мужики, не уместившись в дровнях, опять шли рядом.

Снег хрустел, пар от дыхания оседал на усах и бородах, стыли руки и носы. Зима-злюка ходила по земле королевой.

Сначала они подъехали ко двору Пилипа, стоявшему почти у самой околицы. Скинули лед, Пилип забрал свой инструмент и, махнув коротко рукой, пошел в хату.

— Вот же бирюк, — протянул Тарас, провожая его взглядом. — Недаром их на улице «сычами» кличут.

— То так, — кивнул Мартын. — Мой дед сказывал, мол, дед Пилипа на сватовстве сына, когда зашел в хату, только и сказал, что до земли поклонился.

Мужики посмеялись. Оставив реку за спиной, Мартын заметно повеселел.

Скаля зубы про Пилипа и его молчаливость, доехали до двора Тараса. Скинули его долю льда, Тарас взял свои инструменты под мышку, свистнул бодро:

— Эй, открывай ворота, хозяин приехал!

Из-за забора раздался счастливый лай — псы встречали хозяина. На крыльцо тут же выскочила Евка — жена Тараса. Дебелая, сочная, хоть и под сорок уже. Кликнула сыновей из хаты:

— А ну, помогайте батьке!

Мартын поздоровался с Евкой и стегнул коня по крупу.

— Сани не забудь перевернуть, — напомнил на прощание Тарас.

— Жену поучи! — отмахнулся Мартын, отъезжая. — Бабушкины сказки это все.

— Ну как знаешь. — Тарас пожал плечами и принялся перетаскивать лед ближе к погребу.

До родного двора ехать было всего немного, но весь этот путь Мартын непрестанно хмурил брови и чесал затылок прямо через капелюх. Сани в ночь перед Вадохрышчем[84] он переворачивал исправно, так его отец делал, а до того — дед. А до деда — его отец. Так все делали. Сколько жили здесь. Сколько помнили себя.

И никогда ни в их деревне, ни в каких других окрестных не было такого, чтобы в эту ночь сани оставались на полозьях, а не лежали брюхом вверх. Сказки сказками, однако обычай блюли строго.

Но если его нарушить… Если тогда и правда произойдет то, что должно произойти… Тогда стоило хотя бы попробовать.

Ради Язэпки.

У своих ворот Мартын остановился с уже твердым решением. Он быстро — пока еще держались сумерки — выпряг коня, выбросил у погреба лед. После зажал оглобли под мышками и перетащил сани на середину двора, под самое крыльцо.

Заскочил в хату.

Жена с дочкой пряли. Наста при его появлении вздрогнула, шмыгнула носом и даже не подняла глаз. Акулина тут же вскочила, быстренько вытащила из печки чугунок с бабкой[85], поставила на стол сметаны и немного самогона:

— Сильно замерз?

Мартын жадно проглотил несколько ложек бабки, хлебнул прямо из бутылки и неопределенно мотнул головой:

— Да так… Сейчас обратно пойду — обещал Тарасу подсобить с упряжью.

Жена вздохнула, но перечить не стала. Лицо ее было невеселым, будто о долгах думала, но Мартын не стал расспрашивать — мало ли что у бабы случиться может. Обо всем не нарасспрашиваешься.

Мартын выел с треть чугунка, отпил еще немного самогона и, взглянув украдкой на дочь, вышел с хаты. Постоял в сенях, запахивая получше кожух и натягивая рукавицы, и нырнул в мороз.

На улице почти стемнело. Сумерки еще держались, но уже понятно, что совсем-совсем скоро они сбегут и на их место придет ночь. На севере уже можно было разглядеть Кол[86].

Мартын снял с поленницы топор-колун, закутался в лошадиную дерюгу и сел под навес, недалеко от саней. Кобель устроился у его ног.